– И что ж?
– Тут вам и мораль. Не зовись Фомой и Еремой. Когда в товарищах согласья нет…
Даниил Хармс молча отошел от Алексеева, держась за горло. Ему нездоровилось, слабый сумрак окутывал его любимый город. Справа и слева стояли безымянные герои Фома и Ерема. Они улыбались, будучи басенными персонажами и не зная текущих забот. Ну а Хармс был серьезен и молчалив.
Некто Гундосов уверял, что Китеж-град не утонул, а стоит, как и стоял, на другом берегу Ильмень-озера.
– Там, – говорил Гундосов, – неплохо организована торговля.
– Что же там продают? – спрашивали слушатели.
– Различную снедь. Бойкие торговцы снуют туда и сюда.
– С пятого августа, – врал Гундосов, – Китеж-град передан в ведомство секретного отдела Государственного Управления. Они теперь под охраной государства, как куницы.
Слушатели не знали, что и думать. Тогда Гундосов для убедительности выхватил из кармана какой-то документ и крикнул:
– Это карта! На ней крестиком указано месторасположение города.
– Да ведь это карта дна морского. Вон и водоросли… Что же вы все врете, Гундосов?
– Вы, – крикнул Гундосов, – все равно как герои басни про Фому и Ерему! Не верите, что ли, собственным глазам?
При этих словах Даниил Хармс уронил голову на грудь, чтобы проверить, как сильна в нем струя жизни. Ничего, на берегу океана все будет иначе. Там ход жизни поменяется, ибо само природное устройство этого требует. Там отсутствуют трамваи и нету совсем никакой нравственности. Я так говорю не потому, что противник нравственности, а исходя из здравого смысла. У рыб нравственное чувство иное, чем даже у самого нравственного человека. Они наделены жабрами, и это существенно расширяет их горизонт. Рыба не войдет в полемику, об чем бы ни шел спор. Махнет хвостом, да и была такова. Это закон моря, а не безнравственность, там все устроено решительно по-другому. Один капитан дальнего плавания побожился, что в жизни не встречал ни единой рыбы, обремененной даже простым умилением. Где же тут угнездиться нравственности? Да рыба и не могла бы выразить умиления, разве ей пришлось бы отворять свою небольшую пасть и говорить человеческим голосом, как на иллюстрации художника Мясницкого. Об этом художнике трудно спокойно толковать, так и хочется надавать ему по морде за его художества. Мой далекий приятель Вениамин Алентович как-то говорит мне:
– Хочу вам посоветовать, милый Даниил Хармс, обриться наголо.
– А что дальше?
– Потом распишите голову васильками. Либо попросите знакомого художника, он распишет.
