Перейра направился к своему столику и сел напротив товарища. Сильва спросил, выпьет ли он бокал белого вина, но он отрицательно покачал головой. Подозвал официанта и заказал лимонад. Мне вредно пить вино, объяснил он, так сказал врач. Сильва заказал форель с миндалем, а Перейра филе из говядины с яйцом. Они приступили к еде молча, потом в какой-то момент Перейра спросил Сильву, что он обо всем этом думает. О чем обо всем? — переспросил Сильва. Обо всем, сказал Перейра, о том, что происходит в Европе. О, тут ты можешь не волноваться, отвечал Сильва, мы с тобой не в Европе, а в Португалии. Перейра утверждает, что продолжал настаивать. Все так, сказал он, но ты читаешь газеты, слушаешь радио и, стало быть, прекрасно знаешь, что происходит в Германии и в Италии, это же фанатики, готовые весь мир выжечь огнем и мечом. Не беспокойся, ответил Сильва, они от нас далеко. Согласен, подхватил Перейра, но Испания-то недалеко, всего в двух шагах, и ты знаешь, что происходит в Испании, настоящая бойня, а ведь у них было конституционное правительство, и что? В один прекрасный день его скинул этот святоша в генеральских погонах. Испания тоже далеко, сказал Сильва, мы в Португалии. Возможно, ты прав, сказал Перейра, но и у нас все не так благополучно, всем управляет полиция, убивают людей, обыски, цензура, у нас авторитарное государство, человек ничего не стоит, общественное мнение ничего не стоит. Сильва посмотрел на него и отложил вилку. Слушай меня внимательно, Перейра, сказал Сильва, ты что, веришь в общественное мнение, так знай, что общественное мнение — это трюк, который изобрели англосаксы, англичане и американцы, это они засирают нам мозги, прости за грубое слово, своими идеями насчет общественного мнения, у нас никогда не было такой политической системы, как у них, у нас другие традиции, мы не знаем, что такое trade unions, мы южные люди, Перейра, и слушаемся того, кто громче кричит и кто командует. Мы не являемся южной расой, возразил Перейра, в нас течет кельтская кровь. Но мы живем на юге, и наш климат не способствует вызреванию политических идей, «laissez faire, laissez passer»[7] — вот это по нас, и потом, послушай, я преподаю литературу, и в литературе я разбираюсь, готовлю сейчас критическое издание наших трубадуров, дружеские канцоны, не знаю, помнишь ли ты по университету, в общем, то было время, когда молодые люди отправлялись на войну, а женщины оставались дома проливать слезы, и трубадуры собирали их плачи, а управлял всеми тогда король, понимаешь? Начальник, нам всегда нужен был начальник, и сегодня нам тоже нужен начальник. Но ведь я журналист, возразил Перейра. И что из этого? — сказал Сильва. А то, что я должен быть свободен, возразил Перейра, и должен давать людям правдивую информацию. Не вижу связи, сказал Сильва, ты же не пишешь на политические темы, а ведешь страницу культуры. Перейра, в свою очередь, отложил вилку и поставил локти на стол. А теперь ты послушай меня внимательно, заявил он, представь себе, что завтра умирает Маринетти, ты имеешь хоть какое-то представление о нем? Смутное, сказал Сильва. Так вот, сказал Перейра, Маринетти — большая сволочь, он начал с того, что стал петь о войне, стал апологетом убийства, это террорист, который приветствовал поход на Рим, Маринетти — большая сволочь, и я обязан сказать об этом. Отправляйся в Англию, там ты сможешь говорить все что тебе заблагорассудится и иметь при этом уйму читателей. Перейра доел последний кусок филе. Я отправляюсь спать, сказал Перейра, Англия слишком далеко. Как, без десерта? — спросил Сильва, а я бы съел кусочек торта. Мне вредно есть сладкое, ответил Перейра, так сказал врач, к тому же я устал с дороги, спасибо, что встретил на вокзале, спокойной ночи, до завтра.
