Екатерина сидела, опустив голову, она понимала, как права королева Элеонора, как смешно выглядит сама, но ничего с собой поделать не могла. Элеонора поняла, что девочка безнадежно влюблена, и решила зайти с другого края, она поговорила с супругом, посоветовав тому побеседовать с сыном по-мужски. Король удивился:
– Что я должен сказать Генриху? В первую ночь вы меня к ним не допустили, что же теперь?
– Ваше Величество, герцог Орлеанский просто сторонится Катрин, так никаких детей не дождемся. Принц почти не бывает в супружеской спальне, скоро об этом начнут болтать слуги, а потом и все остальные. – Она предупреждающе подняла руку, поняв, чем собирается возразить Франциск. Глаза королевы насмешливо блеснули. – Вы тоже не жалуете наше супружеское ложе. Если бы у Генриха была любовница… но ее нет, и такое поведение просто вызовет пересуды.
Чуть смущенный откровенными словами жены, Франциск, чтобы скрыть это смущение, усмехнулся:
– Вы думаете, чтобы при дворе не болтали, посоветовать сыну завести любовницу?
– Вы прекрасно понимаете, о чем я! Посоветуйте лучше внимательней посмотреть на свою жену.
Королева была права, самому Франциску пришлась весьма по душе веселая, приветливая Екатерина, конечно, не красавица, но ведь в постели это не главное, сложена прекрасно, к тому же явно видна горячая южная кровь, не может быть, чтобы она не была хорошей любовницей.
– Генрих, я хотел бы поговорить с вами.
И хотя тон отца был доброжелательным, принц весь сжался внутри, он прекрасно понимал, о чем, вернее, о ком пойдет речь. Конечно, Франциск хотел как лучше, он старался показать сыну, что его супруга достойна любви и уважения, но, по сути, делал только хуже. Генрих чувствовал себя не просто вторым, он сознавал, что второй и нелюбимый, и любое вмешательство в свои чувства воспринимал как насилие. Как бы ни старался отец, оттенок легкого презрения в его общении с Генрихом был всегда, король посмеивался над его влюбленностью в Диану де Пуатье, над тем, что у него нет любовницы, над его преданностью… Поэтому и женитьбу на Екатерине Генрих тоже воспринял как насилие, тем более что она не была ровней по происхождению, флорентийка – не дочь короля, не принцесса крови, а просто сирота, пусть и очень богатых родителей, иностранка, «купчиха»…
Принц покорно проследовал за отцом, покорно сел в кресло, повинуясь его жесту, но все это не глядя в лицо королю, словно лишь терпел очередную воспитательную беседу, на которые изредка снисходил отец. Франциск понял, что толку от разговора не будет, но решил довести начатое дело до конца.
