Эллен опустила голову ему на плечо; ее глаза казались стеклянными. «Даже если мы выберемся из этой передряги, — думал Мелоун, — она уже никогда не станет прежней. Кошмары будут мучить ее до конца дней, она не отпустит Бибби от себя ни на шаг и сделает из нее такую же невротичку, а меня никогда не простит. Не потому, что это моя вина, а из-за того, что я не был на уровне киногероев Шона Коннери, Питера О'Тула, Майкла Кейна или ее любимца Спенсера Трейси, которых она видит по телевизору по ночам, когда колики мешают ей заснуть. Я стану для нее обычным провинциальным копом-неудачником».
Мелоун с усилием вернул себя к действительности. Взял себя в руки и Фуриа — он снова был боссом.
— Ты что, легавый, не слышал меня?
— Прошу прошения, — извинился Мелоун. — У меня болит голова. Что вы сказали?
— Я сказал, что мы останемся здесь, пока не найдем бабки. У тебя любопытные соседи?
— Нет.
— А как насчет разносчиков?
— Только один — он оставляет молоко на крыльце около восьми утра.
— А почтальон?
— Бросает почту в ящик у калитки.
— Это все?
Мелоун осторожно кивнул. Его голова превратилась в барабан.
— Если кто-нибудь придет и начнет расспрашивать, мы родственники из другого города. Как я вам в качестве родственника, миссис?
Эллен что-то пробормотала.
— Недостаточно хорош для вас, а?
— Я этого не говорила.
Фуриа засмеялся:
— Все понял, легавый?
— Да, — ответил Мелоун.
— А вы, миссис?
Эллен кивнула, судорожно глотнув.
— И не пытайтесь воспользоваться телефоном. Я сломаю ваши изящные пальчики один за другим, леди, или поручу Хинчу вами заняться. Как тебе это, Хинч?
— Мамма миа! — ухмыльнулся Хинч. — Чего я только с ней не сделаю!
Мелоуну показалось, что его окатили ледяной водой. Такой вариант не приходил ему в голову.
— Ну-ну, Хинч, — сказал Фуриа. — Это славная леди. Не питай на ее счет грязных мыслей. — Он пришел в благодушное настроение — Голди разработала для него стратегию, и он мог заняться тактикой. На войне такие отношения командира и подчиненного выглядели бы нелепо, но это была извращенная война.
Мелоун перевел взгляд на Хинча.
Громила также снял маску, несомненно, чтобы дать Эллен возможность насладиться лицезрением его мужской красоты. Его неандертальская физиономия выглядела довольной. Мелоун представлял, что чувствует Эллен после прозрачного намека на изнасилование. Он чувствовал ее дрожь и хотел сказать ей, что гориллы — мирные животные, как сказал бы Барбаре, чтобы успокоить ее. Но Эллен дрожала и все теснее прижималась к нему — она была взрослой девочкой и понимала разницу между сказкой и былью. Мелоун невольно стал вспоминать молитву.
