Получилась кривобокая конструкция размером три на три. Не знаю, что сказал бы Тур Хейердал, увидев это произведение, но, думаю, он бы не обрадовался. Однако плот не рассыпался, держался на воде и в принципе всех нас выдерживал, невзирая на приличную усадку. Спас тальник – в связи с ограниченным количеством увязочного материала в ход пошли молодые побеги. Их переплетали косичками, образуя прочные связки метровой длины. «Нормально, – вынес вердикт Борька. – Какие сами, такие и сани». Сход со «стапелей» ознаменовался дружным вздохом облегчения. Сверху набросали еловых лап, подсыпали песочку. Садились по одному, на корточках пробираясь к середине. Сжимались и старались не шевелиться. Последним, утопив правый борт, вскарабкался Сташевич с длинным багром, который нарек заводней («Заводня применяется на лесосплаве», – осторожно заметил Турченко. – «А мы где?» – резонно фыркнул Сташевич).
– С богом, коллеги?
Расставив ноги, он отпихнул плот от берега. Плавно покачиваясь, сомнительная конструкция вышла из заводи и стала втягиваться на стремнину. Неужели поплыли?
– Ты неси меня, река-а-а... – растягивая гласные, несмело, как бы приглашая к сотрудничеству, пропел Борька.
Секунд десять продержалась пауза. Затем нестройный хор, кто в лес, кто по дрова, тихоголосо затянул:
– За крутые берега-а-а...
* * *
Спать уже не хотелось. Смена обстоятельств подействовала возбуждающе. Правда, не на всех. Борька со Сташевичем уже давили на массу, с головой зарывшись в мешки. Турченко клевал носом, сидя в турецкой позе с багром на коленях. По «железной» договоренности как минимум двое на плоту должны были бодрствовать. Один контролировал воздушное пространство, другой – речное. Слухачу вменялось в обязанность следить за гулом вертолетов, «кормчему» – при малейших признаках летающего объекта – уводить плот к берегу, под защиту кустов.
Время было позднее, вертолеты вряд ли летали, но кто их знает? Умным людям нетрудно поставить себя на наше место.
Ночная река завораживала необузданной дикостью. Природа спала мертвым сном. Светло, как в полдень, но безжизненно. Птицы, звери, насекомые расползлись по своим убежищам. Тишина – могильная. Лохматая растительность свисала в воду. Мы плыли, мерно покачиваясь, по центру стремнины, мимо подмытых берегов, мимо бесконечных тальниковых зарослей. Верхний ярус тайги стоял за тальниками – крутым уступом, неподвижный, мутный. За уступом рисовались новые уступы. Застывшее на западе солнце освещало тайгу странным светом – темной медью с мерцающей бледно-розовой каймой.
