Каждый раз, когда кто-то открывал дверь, до нас долетал шум арены. Хирург, недоумевая, высказывал свои мысли вслух:
– Не понимаю… Никогда не видел, чтобы люди так умирали… Похоже, ему казалось, что он находится на пляже… Можно даже предположить, что это - самоубийство!
– Помилуйте, доктор! У Гарсиа никогда не возникало мысли о самоубийстве.
– Тогда почему же он даже не шелохнулся, чтобы увернуться от быка?
– Уверен, что он не видел его…
Пожилой хирург посмотрел на меня поверх очков.
– Если бы не мое уважение к вам, дон Эстебан, я бы подумал, что вы смеетесь надо мной?!
– Я бы себе этого никогда не позволил. Кроме того, сейчас не время для этого.
– Тогда, ради святого Сантьяго, объясните мне, как человек с хорошим зрением, долгие годы участвующий в корридах, находясь на арене почти один на один с пятисоткилограммовым быком, может не заметить такое животное и не слышать криков предупреждения об опасности?
– Не знаю…
Старик проворчал:
– Вы далеко пойдете, если вам достаточно такого ответа!
Он с отвращением отвернулся и вышел, оставив меня наедине с трупом Хорхе. Для всех, живущих корридой, смерть каждого тореро - личное горе. Я услышал, как позади меня открылась дверь, и каблуки тихо застучали по каменным плитам пола. Консепсьон стала рядом со мной и прошептала:
– Он умер сразу?
– Думаю, да.
В знак сострадания она склонила голову.
– Значит, у него не было времени раскаяться и получить прощение.
– В чем раскаяться? За что получить прощение?
– У каждого из нас есть за что просить прощения, Эстебан…
Пока она говорила, я всматривался в ее лицо. На нем не было ни слез, ни каких-то иных следов горя. Она наклонилась ко мне и сказала:
– Луис выступил очень хорошо… Как обычно, немного хуже, чем с первым быком, но все же хорошо,- он получил одно ухо быка. Теперь больше нечего опасаться за его новую карьеру.
Это было все, что она нашла нужным сказать у тела Хорхе Гарсиа, друга и помощника ее мужа. Это показалось мне чрезмерным и, показывая на покойного, я почти прокричал:
– Ему тоже нечего опасаться! Если бы Луис, вместо того, чтобы красоваться перед публикой, следил бы за работой Хорхе, как это должен делать матадор, он бы понял, что происходит нечто ненормальное и смог бы спасти его! Но тебе на это наплевать!
Она сжала губы.
– Эстебан… Когда был убит Пакито, Луис тоже не подоспел вовремя, но тогда ты считал это естественным, а сейчас - возмущаешься…
* * *
Несмотря на успех Луиса, мы покидали Сант-Андер с тяжелым сердцем. Один из тореро, привезенных Мачасеро, занял место Гарсиа, не высказав по этому поводу ни радости, ни печали. Толстяк Алохья, наш главный пикадор, единственный сохранял свое обычное настроение, но вовсе не потому, что у него было черствое сердце и он не сожалел о погибшем товарище. Просто по природе своей он был фаталистом.
