По общему мнению, мэтр Ремпье держался прекрасно. Он проявил несомненный талант, который со временем наверняка окрепнет, но никому даже на миг не пришло в голову, что защитник сумел убедить присяжных. Когда адвокат вернулся на место, председательствующий спросил Людовика Сенталло, не хочет ли тот что-нибудь добавить в свою защиту.
– Я клянусь, что не виновен!
Арнольд Оскар встал и торжественно объявил, что суд и присяжные удаляются на совещание.
Вопреки всеобщим ожиданиям, обсуждение продолжалось гораздо дольше обычного. Но никто так и не узнал, какие муки испытал председательствующий, чувствуя, что его авторитет трещит и шатается по милости этого глупого упрямца третьего присяжного. Ему, видите ли, втемяшилось в голову не высказывать своего мнения, пока ему не докажут четко и ясно, существует ли Дженни Йост на самом деле. Положение начало портиться, едва Арнольд Оскар, подведя краткий итог дебатам и объяснив присяжным все возможные интерпретации событий и последствия их решений, вступил в дискуссию с третьим присяжным – неким Маагом. Этот колбасник, отличаясь, по-видимому, редкой сентиментальностью, настырно требовал дополнительных подробностей о Дженни Йост, в которую, похоже, чуть ли не влюбился сам. Сначала коллеги, было, посмеялись, но, убедившись, что Мааг твердо стоит на своем, стали в тупик. По его мнению, выходило, что Дженни Йост скрывается где-то в Люцерне и, в таком случае, Сенталло сказал чистую правду. Старшина присяжных почувствовал, что, если колбасника не остановить, он может заронить сомнение в сердца остальных и тогда все вынесут оправдательный приговор, чего Арнольд Оскар ему, старшине, никогда не простит. Меж тем он считал себя лично обязанным судье. Из-за Маага пришлось заново рассмотреть все материалы процесса, разобрать аргументы обвинения и доводы защиты, подчеркивая убедительность первых и слабость последних. Короче говоря, к восьми часам вечера дебаты все продолжались, зал кипел от нетерпения, а журналисты ломали головы, когда же им наконец удастся позвонить в свои редакции и сообщить о приговоре. Макса Мартина постепенно охватывала крайне неприятная тревога, зато надежды мэтра Ремпье возрастали с каждой минутой. Наконец в восемь сорок пять стражник торжественно возвестил о возвращении заседателей.
С первого взгляда на лицо Арнольда Оскара стало известно, что все получилось совсем не так, как он рассчитывал. Маага удалось взять только измором и заставить-таки признать виновность Сенталло, однако в том, что касается смягчающих обстоятельств, колбасник так и остался непреклонным, а потому, к глубокому изумлению публики, Людовик Сенталло получил всего семь лет тюремного заключения.
