Постепенно новости истощились, хотя ему казалось, что им конца не будет. Все это время Мюриэл ходила туда-сюда, накрывая на стол и торопливо заглядывая иногда через бесплодный сад слов в окошки его души. Однако окошки были закрыты, Мершам даже смотрел в другую сторону. Братья Мюриэл разделись до пояса и, встав коленями на коврик перед печкой, начали мыться в большом жестяном тазу, подставляя спины сначала под губку, которой их терла мать, а потом под полотенце. Вытираясь, они поднялись с колен. На великолепных телах вспыхивали розовые блики, вздувались и опадали мускулы на тяжелых руках. Казалось, им самим нравилось, как огонь играет на их коже. Младший, Бенджамин, наклонился к печке, откинув назад голову и оскалив зубы в чувственной усмешке. Мершам наблюдал за братьями, как незадолго до этого наблюдал за чибисами и заходящим солнцем.
Когда они усаживались за накрытый стол, в комнате стоял туман от пара, поднимавшегося от горячей еды. Из коровника пришли отец Мюриэл и ее старший брат: все семейство было в сборе. Беседа шла неровно: всего пара добродушно-насмешливых фраз Мершама да несколько вымученных вопросов о политике, заданных отцом. Усиливалось неодолимое ощущение разлада между собравшимися за столом. Более чувствительный Мершам старался быть особенно внимательным к собеседникам и тщательно следил за своими манерами. Говорил он на правильном английском языке с южным акцентом, совершенно не так, как громкоголосые хозяева. А его благоприобретенное умение вести себя за столом еще больше подчеркивало их деревенскую неуклюжесть. Братья застеснялись, притихли и стали с трудом подбирать слова. Ели они торопливо, забрасывая в рот пищу, словно орудовали лопатой. Старший брат бесцеремонно залез ручищей в тарелку, на которой лежали куски хлеба с маслом. Мершам делал вид, будто ничего не замечает. Все время он поддерживал настоящую светскую беседу, которую они со своим воспитанием были не в силах оценить. Ему стало ясно, хотя он даже не пытался это сформулировать… просто он чувствовал, как безвозвратно отдалился от своих друзей, несмотря на никуда не девавшуюся любовь к ним. Положение, в которое он попал, было нелепым, но это лишь прибавляло яркости и остроумия его речам. Внимательно следившей за ним и все понимавшей Мюриэл было не по себе. Она сидела, опустив голову, и почти не прикасалась к еде. Иногда девушка, не выпуская из руки нож, хотя, как и все в семье, плохо умела им пользоваться, все же поднимала голову и задавала ничего не значащий вопрос. Мершам неизменно отвечал ей, но ни разу ее трогательная серьезность не пробила броню легкой иронии, в которую он заковал себя. Тем не менее, ему было очевидно, что раздражение, каким сопровождался каждый его ответ, вызвано ее властью над ним. Она же каждый раз вновь торопливо прятала лицо.
