Клейкая и холодная шея пресмыкающегося облегла грудь юной девицы.
И там, перегнувшись еще раз, он уязвил ее прямо в горло…
Несчастная, пришедши в себя от жестокой раны, открыла глаза — и ей представилась пестрая, окровавленная голова змея… и глаза, сверкающие злобою…
— Маменька… о, маменька!.. — кричала она слабым, умирающим голосом…
На сей смертельный, судорожный, хриплый прерывающийся крик отвечал легкий хохот…
Тут показалась ужасная голова Атар-Гюля, который приподнял угол сторы точно так же, как змей.
Черный смеялся!!
Дженни не кричала более… она умерла…»
Этот отрывок, переведенный Гончаровым, был опубликован, как и несколько других, в журнале Надеждина «Телескоп» (1832 год).
Какую же цель имел Надеждин, ярый гонитель романтизма, публикуя в своем журнале три отрывка из романа «Атар-Гюль» в переводе студента Ивана Гончарова? Разумеется, он не стремился популяризировать французского романиста и его произведение. Можно с уверенностью предположить, что это он сделал, чтобы показать всю несостоятельность «крайнего» французского романтизма. Гончаров, видимо, дал согласие на столь негативную цель использования его перевода: публикация его была для Гончарова явным поощрением к дальнейшему творческому труду.
Переводы из романа «Атар-Гюль» были первой появившейся в печати литературной работой Гончарова, первым, пусть очень скромным, его шагом на творческом пути.
* * *
В самодержавно-крепостнической России, в пору жесточайшей реакции литература, особенно русская, явилась главным источником идейного воздействия на общество. В статье «Мысли и заметки о русской литературе» Белинский писал: «…все наши нравственные интересы, вся духовная жизнь наша сосредоточивалась до сих пор и еще долго будет сосредоточиваться исключительно в литературе: она живой источник, из которого просачиваются в общество все человеческие чувства и понятия…»[41]
Гончаров, как Белинский, Герцен и многие другие деятели русской литературы и культуры, рос, развивался в то время, когда, по словам Герцена, «великий Пушкин был царем и властителем литературного движения».
Но Пушкин, как справедливо замечал впоследствии Гончаров, был не только «образователем» эстетического вкуса, но и «учил жить» — «преподал уроки правды, понятий свободы, нравственности».
Как ни сильно было влияние Надеждина на юного Гончарова, он в своем отношении к Пушкину в те годы решительно расходился с ним. Именно Пушкину, а затем и Белинскому, Гончаров был обязан тем, что в своем развитии пошел вперед по сравнению с Надеждиным, хотя и усвоил органически ряд его воззрений.
