В обвинительном заключении было сказано, что суду подлежат «все и действовавшие и соглашавшиеся и участвовавшие и даже токмо знавшие, но не донесшие об умысле посягательства на священную особу государя императора или кого-либо из императорской фамилии, также об умысле бунта и воинского мятежа».
Как гласил приговор, «все без изъятия подлежат смертной казни и по точной силе законов все одним общим приговором считаются к сей казни присужденными».
Дальше суд приступил к выбору способа, которым должна быть совершена казнь.
63 голоса были поданы за четвертование.
2 голоса — за казнь «постыдной смертью», то есть повешение.
Член суда Сумароков записал:
«Всех четвертовать и в вине поступить по примеру Пугачева».
На такую массовую казнь Николай не решился. Осужденные были разбиты на «разряды».
Вне «разрядов» остались П. Пестель, К. Рылеев, М. Бестужев-Рюмин, С. Муравьев-Апостол, П. Каховский, по-прежнему приговоренные к четвертованию «по тяжести их злодеяния».
К первому «разряду» были отнесены приговоренные к отсечению головы.
Ко второму — осужденные на «политическую смерть».
Ее обряд состоял в том, что голову осужденного клали на плаху, подходил палач с топором, но в эту минуту объявляли о замене смертной казни каторгой.
Третий «разряд» — вечная каторга.
Четвертый — по пятнадцати лет каторги.
Остальные, до девятого включительно, — разные сроки ссылки, каторги, поселения.
Десятый и одиннадцатый — лишение чинов и дворянских прав и сдача в солдаты.
Итого 121 человек осужденных по суду. И сотни запоротых насмерть солдат, поддерживавших заговорщиков и приговоренных к двенадцати тысячам шпицрутенов.
Николай не мог упустить столь удобный случай и не разыграть комедию милосердия.
За три дня до казни начальник главного штаба барон Дибич направил председателю Верховного уголовного суда П. В. Лопухину письмо, в котором писал:
«На случай сомнения о виде казни, какая сим преступникам судом определена быть может, государь император повелеть мне соизволил предварить вашу светлость, что его величество никак не соизволяет не токмо на четвертование, яко казнь мучительную, но и на расстреляние, как казнь одним воинским преступлениям свойственную, ни даже на простое отсечение головы, и, словом, ни на какую смертную казнь, с пролитием крови сопряженную».
Так «без пролития крови» и сделали: удавили пеньковой веревкой.
Приговор был тогда же напечатан в виде «Прибавления» к издававшейся Булгариным и Гречем газете «Северная пчела» на большом листе серо-голубой бумаги примерно такого формата, как лист ватмана. Бумага великолепная, печать тоже. За полтора столетия, которые прошли с тех пор, не выцвела, не пожелтела, не истерлась на сгибах.
