У бассейна помимо саши, занятого уже углями для будущих шашлыков, его партнера и Гали — ещё двое. Друзья Витьки из Нью-Йорка. Эти приезжают сюда играть в карты или «выбивать» из кого-либо долг. Здоровый, блатной Сеня, сидит на краю бассейна, свесив в него ноги в закатанных до колен брюках. На нем летний пиджак и в боковом внутреннем кармане — револьвер, как он произносит. Помимо оружия он привез из Нью-Йорка гитару, обклеенную этикетками, голыми бабами, исковерканную надписями: «Век свободы не видать!» и «Не забуду мать родную!». Второго зовут Дусик. На нем, как на гитаре, свободного места нет от татуировок. Он родом из Днепропетровска и всю сознательную жизнь в СССР провел по поездам — жульничал в карты. Уголовный розыск УССР заинтересовался как-то Дусиком, и он бежал в Москву, а оттуда в Израиль. То есть в Америку, женившись за пять тысяч на еврейской женщине с ребенком.
— Всё! За стол. А то все угли сгорят. — Алла вышла уже в длинной юбке, надетой поверх купальника.
Рассевшись, они некоторое время суетятся и толкаются, наполняя тарелки. Сеня скручивает «косяк». По-советски, у него даже есть «Беломор», привезенный из Бруклина.
— Аллочка, ты у Мильки, подлеца, отоваривалась? — Почему саша называет владельца «Дэли», Мильку из Одессы, подлецом — непонятно. Но всем это нравится, все одобрительно смеются на «подлеца».
— Саша, целую неделю я не должна буду его видеть… Там сегодня такое столпотворение жидовок было… — Алла обычно делает покупки сама, и Виктор всегда недоволен: мало купила.
Кроме Веры и Гали, может, Дусика еще, остальные за столом были евреи. Но они делили и подразделяли свое племя. Те, у кого золотые зубы, животы и задницы, картавое «р», кто говорил «вы скучаете за Одессой», — это были жиды. В основном с юга СССР. А москвичи, ленинградцы, люди из Прибалтики — были евреи с высшими образованиями. Нееврейство этих троих прощалось, видимо, потому, что это евреи их выбрали, взяли, приняли. Верке, наверное, еще и за красоту, молодость, талант и за что-то, ею самой не ценящееся.
Когда бы они ни встречались, они всегда ели. Получалось, что еда — это связь, это то, что заполняет паузы, когда нечего сказать… Пожрать, потрахаться, поглазеть, усмехается в уме Верка, думая, что и они с Витькой трахаются, жрут и глазеют иногда в музеях… Она протягивает руку за набитой марихуаной папиросой, и Сеня одобрительно подносит спичку.
— Ал, включи магнитофон, что ли? Музыку какую-нибудь… Верка вот скучает, не ест ничего… Ты и так тощая. Сашулька о твои косточки не стукается? Виктор любит такие «тонкие» намеки.
