Еще больше Пете нравилось, когда Каган читал ему свои стихи… Особенно нравилось Пете про Звезду:
Светлая моя звезда,
Боль моя старинная.
Гарь приносят поезда
Дальнюю, полынную.
От чужих твоих степей,
Где теперь начало
Всех начал моих и дней
И тоски причалы.
Сколько писем нес сентябрь,
Сколько ярких писем…
Ладно — раньше, но хотя б
Сейчас поторопиться.
В поле темень, в поле жуть —
Осень над Россией.
Поднимаюсь. Подхожу
К окнам темно-синим.
Темень. Глухо. Темень. Тишь.
Старая тревога.
Научи меня нести
Мужество в дороге.
Научи меня всегда
Цель видать сквозь дали.
Утоли, моя звезда,
Все мои печали.
Темень. Глухо.
Поезда
Гарь несут полынную.
Родина моя. Звезда.
Боль моя старинная.
Васильев тоже слушал Кагана. Хорошо слушал, открыто; он часто курил под эти стихи.
— Всем хороши, но закуриваешься от них. Слишком душевно.
— Почему слишком?
— А нельзя большевику быть слишком нежным… Нельзя свои чувства растравлять, от этого силы лишаешься. Стихи хорошие, но если б я тебя не знал, еще подумал бы — брать тебя с собой или не брать.
— У меня есть и про коммунизм…
— Читай!
Сидя с ногами на полке, раскачиваясь, обхватив коленку, читал Каган и вот это:
Есть в наших днях такая точность,
Что мальчики иных веков,
Наверно, будут плакать ночью
О времени большевиков.
И будут жаловаться милым,
Что не родились в те года,
Когда звенела и дымилась,
На берег рухнувши, вода.
Они нас выдумают снова —
Сажень косая, твердый шаг —
И верную найдут основу,
Но не сумеют так дышать,
Как мы дышали, как дружили,
Как жили мы, как впопыхах
Плохие песни мы сложили
О поразительных делах.
Мы были всякими. Но, мучась,
Мы понимали: в наши дни
Нам выпала такая участь,
Что пусть завидуют они.
— Эка! — задумался Васильев. Папироса в его руке погасла. — И мы ж это во весь мир несем… А ты про Россию стихи пишешь… про гарь полынную.
— Я еще и это пишу, — тихо отозвался Каган и опять читал тихо, задумчиво:
Но людям Родины единой,
Едва ли им дано понять,
Какая иногда рутина
Вела нас жить и умирать.
И пусть я покажусь им узким
И их всесветность оскорблю,
Я — патриот. Я воздух русский,
Я землю русскую люблю,
Я верю, что нигде на свете
Второй такой не отыскать,
Чтоб так пахнуло на рассвете,
Чтоб дымный ветер на песках…
И где еще найдешь такие
Березы, как в моем краю!
Я б сдох как пес от ностальгии
В любом кокосовом раю.
Но мы еще дойдем до Ганга,
Но мы еще умрем в боях,
Чтоб от Японии до Англии
Сияла Родина моя.
И с этими стихами тоже получалось непросто… Для Пети Россия была сама по себе, без кокосов, Ганга или Японии, а Земшарная республика советов — сама по себе. У Пети они мало сочетались, а у Кагана вот очень даже сочетались, получается. Видимо, и для Васильева сочетались, потому что, помолчав, Васильев негромко произнес — еле слышно из-за стука колес:
