— Значит, если бы я написал донос на друзей, вы бы меня с собой не взяли?
— Если бы написал половинчато и потом ругался бы с Пеликановым, торговался, то взял бы, но уже, прости, не с тем доверием. Вот если бы написал про речи преступные своих друзей, потом бы и дальше их валил, тогда я бы вообще к себе тебя не взял бы. Потому что тогда ты и не надежен, и труслив, и даже просто глуп. Только дурак не поймет, что Пеликанов твоими руками сначала твоих друзей сожрет, а потом и за тебя примется.
— Но они ж на меня написали!
— А давай проверим, что они тут на тебя написали?
К удивлению Пети, Васильев подошел к сейфу Пеликанова, стал копаться в замке чем-то маленьким, блестящим, что он достал из кармана.
— Ага!
Замок щелкнул, дверца начала открываться… Василев вывалил бумаги Пеликана на стол, стал копаться…
— Эти бумаги?
— Вроде эти…
— На, смотри! И делай выводы, товарищ Кац.
Да, это были те самые, написанные от руки и напечатанные на машинке бумаги, которые держал, которыми махал в воздухе Пеликанов. Только никакие это были не заявления, не описания чьих-то антисоветских речей. Перед Петей валялись докладные записки — кто-то скучно докладывал начальству, что средства на наружную слежку израсходованы и что результатов не дали. Петя по два раза тупо прочитал обе бумаги. Васильев откровенно хохотал:
— Убедился? На пушку тебя брали… На арапа!
— И если бы я написал…
Пете перехватило горло от отчаяния — в такую бездну он невольно заглянул.
— Все верно: если бы ты написал, ребят можно было бы шантажировать уже легко. И быстро бы вы все, мои милые, друг в друга тыкать пальцами стали бы, друг друга валить. А это Пеликанову — просто счастье. Ну что? Закрыли вопрос?
— Закрыли… Только с Пеликановым я бы все равно хотел встретиться…
— Если вернемся, хочешь, его тебе отдам?
— И делать с ним смогу, что захочу?
— Хоть на кусочки порежь. Связываться не стоит, не твой масштаб, но хочешь — пожалуйста. А есть и еще одна причина, по которой я тебя решил брать к себе. Говорить?
— Конечно.
— Дело вот в чем… — Васильев опять посерьезнел. — Дело в том, что твой настоящий отец и твоя настоящая семья — ясновидцы. Плохие, может быть, но ясновидцы. Вот ты сегодня утром не чувствовал ничего?
— Когда заходил в университет, было странное чувство, что в эту дверь больше не выйду и домой не скоро попаду.
— И не выйдешь, мы уйдем через другой выход. Так что чувство вовсе и не странное. А еще не было предчувствий?
— У меня они бывают… Я называю это Голосом…
