Он искоса взглянул на нее.
— Я же говорил вам, Хлоя. Вы боитесь сближения.
— Возможно, — признала она, и ее глаза потемнели. — Но ведь и вы, Макгир, вы тоже открываетесь не всякому.
— Вам-то я могу довериться.
В его голосе ей послышалось столь глубокое чувство, что она попросила:
— Расскажите мне о себе.
— Что вы хотите знать? — Его смуглое лицо приняло вдруг задумчивое выражение.
— Мы так славно провели вечер. Может, не стоит говорить ни о чем слишком серьезном?
Гейб подался вперед и взял ее руку.
— Я всегда серьезен.
Ее сердце бешено заколотилось от его прикосновения.
— Неужто ваше детство действительно было так ужасно, как вы его описали? — спросила Хлоя, стараясь не выдать своего смятения.
— Это что, интервью, Хлоя?
— Нет, Габриэль. Я в самом деле хочу знать.
— Не знаю, что сказать вам. — Он вдруг рассердился на себя: «Зачем взваливать собственные горести на это невинное существо?»
— Возможно, вам надо выговориться.
— Хотите сыграть роль психоаналитика? — осведомился Макгир насмешливым, даже язвительным тоном.
— Не будьте таким, Габриэль. Я же призналась вам в некоторых своих навязчивых мыслях.
— А мои мысли чуть не изуродовали меня, — резко сказал он. — Вы выросли среди прекрасных вещей, в кругу любящей семьи. Вам не понять моего прошлого.
— Попробуйте.
— Обычно я не говорю о себе, — произнес Габриэль, пожав плечами. — Хорошо… Мой отец — ветеран Вьетнама. Пилот вертолета. Мама всегда говорила, что он вернулся оттуда совершенно другим человеком. Боль затаилась в нем и разрушила его жизнь, жизнь моей матери и мою. Отец перестал сдерживать приступы свойственной ему агрессивности, и с годами это переросло в прямое насилие.
— О, Габриэль, простите, — Хлоя судорожно сжала руки.
— Эти взрывы, Хлоя, повторялись все чаще и чаще. Мужчина вообще от природы агрессивен, но большинство из нас умеет совладать со своей агрессией или направить ее на что-нибудь полезное.
— Вы умеете, — нежно сказала она.
— Спасибо, Хлоя, — сухо отозвался он, — но вы плохо меня знаете.
Она слегка покраснела:
— Быть может, вина тут моя. Я боюсь сильных чувств. — «И сильных мужчин», — про себя добавила она. — Вы понимаете?
С минуту Макгир хранил молчание, пристально глядя на прекрасную, как мечта, девушку.
— Да, понимаю. Но думаю, что на самом деле, вы очень храбрая.
— Боже мой! Нет! — Ей живо вспомнились те страшные времена, когда она боялась просыпаться по утрам.
— Ваши утраты были так велики! Немудрено, что вам было трудно оправиться.
