Маркиза тоже засмеялась, немного задыхаясь.
— Все равно, — прошептала она, — ты бы не хотел обладать таким мужем, как Коти Дезанж, не так ли?
Адриен не напрасно служил интересам своей страны в дипломатическом корпусе.
— Я не хотел бы обладать никем, кроме тебя, — сказал он решительно.
Доктор несколько поздно вошел в салон. Сара дружеским жестом приветствовала его и стала наливать ему чай.
Он уселся возле нее на низеньком диванчике и наблюдал за ней с особенным вниманием.
Доктор Лукан принадлежал к новой школе, обладающей смелостью и быстротой суждения. Если случай был интересен в научном отношении, то он готов был жертвовать своим покоем, своими личными удобствами, чтобы добиться благоприятного исхода. Но он относился снисходительно и даже любовно и к воображаемым болезням, однако брал за это такую мзду, которой мог впоследствии похвалиться.
Специальностью Лукана было изучение душевных болезней, и он достиг в этом отношении большой известности.
Он сам создал себя, и некоторая резкость обращения, которую он усвоил себе, была выражением, быть может бессознательным, того презрения, которое подчас бывает свойственно человеку, возвысившемуся собственными силами и ясно сознающему, что его противники, несмотря на все их социальные преимущества, стоят гораздо ниже его в умственном отношении, что отчасти уменьшило в его глазах значение его собственной победы.
Лукан был известен своей нелюбезностью, но считав ее деловой необходимостью относительно многих; для немногих же он делал исключения.
Сара принадлежала к этим последним.
Он улыбнулся ей, и его грубое, но умное лицо казалось даже симпатичным в эту минуту.
— Ну что? — спросила она, подавая ему чашку.
— Нехорошо, — ответил он. — Я бы хотел, чтобы было лучше. Новое лечение не принесло пользы, и это огорчает меня.
— Оно не помогло нисколько?
— Абсолютно.
— Но оно не причинило страданий Коти? Ведь вы обещали мне, что оно не причинит этого. Скажите, не оттого вы выглядите теперь таким серьезным, что опасаетесь последствий?
Лукан покачал головой.
— Нет… говоря по чести, нет. Я разочарован, как вы видите. Это все.
Они оба с минуту молчали. В открытое окно донеслось пение птичек.
— Значит, теперь ничего уже больше нельзя предпринять? — тихо спросила Сара.
— Я этого не думаю.
Он пристально взглянул на нее и неожиданно сказал:
— Я бы хотел, чтоб вы уехали отсюда совсем.
— Я не могу.
— Вы не хотите.
— Лучше говорить, что я не могу.
— Это одно и то же… Слушайте, графиня, я буду откровенно говорить с вами. Ваш муж не знает, да и никогда не будет знать теперь, находитесь ли вы возле него или нет. Если даже вы будете держать его руку в своей руке до самой смерти, то все же он не будет сознавать, что это была ваша рука. Какую же пользу принесет ваше присутствие?
