Хитрин повертел в руках мои кольца.
— Ну и что же ты от меня хочешь, Данилов? — спросил он.
Я хочу подать заявку на изобретение под названием «Способ изготовления твердосплавных резьбовых колец». Для этого нужно ваше заключение о полезности способа, — ответил я. — Начальник центральной измерительной лаборатории считает, что по стойкости они раз в 200 превосходят обычные стальные кольца и обладают еще целым рядом преимуществ.
Я ожидал, что Хитрин поднимет трубку телефона,и спросит начальника лаборатории или начальника какой-нибудь другой службы завода, ведающей мерительными инструментами, о ценности моих колец. Но произошло нечто совсем другое.
— Ты знаешь, Данилов, — сказал Хитрин, — недавно один мастер механического цеха предложил какой-то станочек для навивки пружин. Механик цеха и старший мастер дали заключение, что этот станочек очень ценный и необходим цеху. Я им поверил и выдал автору 50 рублей. А потом оказалось, что этот станок никому не нужен и по сей день стоит в углу цеха, где собирают утиль… Ты иди, я пришлю в цех свое решение!
Я прождал четыре месяца, потом позвонил главному инженеру. Через секретаря Хитрин сообщил, что свое заключение он послал начальнику цеха Романову, чтобы он передал его мне.
Николай Александрович Романов, человек деликатный, несколько замялся, когда я его спросил о заключении Хитрина.
— Видишь ли, Борис Федорович! — начал Романов. — Я давно хотел показать тебе это заключение, да все как-то не решался тебя огорчать. На-ка вот, прочти! — и он подал мне бумагу.
Там было написано буквально следующее:
«В предложении Данилова нет никакой новизны, все это давно известно. Кольца не дают никакой экономии производству. На основании изложенного заявка не будет послана в Комитет изобретений и открытий. В случае, если автор пошлет заявку лично, бризу завода приказываю сообщить в Комитет изобретений о вышеизложенном заключении.
Хитрин».
Так весь мой двухлетний труд, все мои творческие замыслы в этой области были перечеркнуты одной размашистой подписью. Изобретателя с менее крепким здоровьем после такой резолюции мог хватить инфаркт. Я тоже чувствовал себя неважно и видел, как сочувственно смотрел на меня Романов.
— Брось все это дело, Борис Федорович, — произнес Романов, — ты у нас лучший специалист, мы тебя очень ценим, работай себе спокойно на своем станке и не порти зря кровь!
Признаюсь, такая мысль порой мелькала и у меня. «Плетью обуха не перешибешь»
