И – она попадала в лапы одного из кровожадных зверей. Как заклинания, бормотала перед ним обрывки несколько раз прочитанных, но так и неусвоенных истин. Чертила на бумаге самой загадочные пояснения. Прямо на глазах у зверя, который наливался кровью и хрипел от Аниной несносной тупости. Или смягчался при виде её абсолютной покорности судьбе и рисовал в зачётке заветный значок.
В обратной дороге людей было меньше, но сперва на ней висел кто-нибудь, неустанно толкующий о несданных зачетах, а, когда, наконец, эта гнида проваливалась, Аню не хотели оставить одну. Непременно садились рядом, вставали, упирая в её колени мерзкие портфели и сумки. Не говоря о тех, что желали знать который час, как пройти туда-то и туда-то. В самые неудачные вечера кто-то просто жадно пялил на неё глаза. Один такой тип, пытаясь с ней познакомиться, увивался вслед до самого подъезда. Он был до дикости нахален и непроходимо глуп, трещал без умолку, но Аня не послала его ко всем чертям, умея это делать отменно. Плетясь от остановки до дома одна, она порой с досадой замечала, что с тайным страхом озирается. Не возникнет ли откуда-то из сумерек человек в чёрном пальто с огромной белой собакой. Унизительно думать об этом, раздражалась Аня на себя. Но, дойдя до порога, испытывала облегчение.
Как было бы прекрасно, если бы при этом дома она могла остаться одна. Но она возвращалась так поздно, что, естественно, там уже была мама. С расспросами наготове – сдала, не сдала, почему, понимает она или нет. Со своими бессмысленными порядками на кухне, когда всё, словно нарочно, ставилось не туда, куда нужно. Единственный способ заставить её замолчать был – уткнуться в книги. Голова уже не работала, тексты расплывались у Ани перед глазами, но сидеть с ними – создавало иллюзию покоя. Мама, естественно, не испарялась, а напротив подчёркивала своё присутствие, то гремя на кухне, то шебурша в шкафу, ей обязательно надо было перекладывать что-то с места на место, производить какие-нибудь действия и раздражать Аню. А когда Аня впервые за весь день стряхивала сон, чуточку оживала, она не давала смотреть телевизор, не давала читать. У Ани не было сил пререкаться, она, как маленькая девочка, ложилась в кровать, чтоб её, хоть ненадолго, оставили в покое.
Мама быстро засыпала, и Аню уже никто не окружал. Сон бежал от неё. Она ворочалась или лежала плашмя. Зажигать свет или уходить на кухню было бессмысленно – мама тут же бы всполошилась. Мыслей почти не было, изредка о чём-то мечталось. Аня чувствовала тоску особенно остро, ей никто не мешал.
