Осуждение Акиндина не упоминается в Томосе, где и вообще ни слова не говорится о втором, августовском, соборе 1341 г., а ограничивается сообщением об июньских прениях. Такая форма этого документа позволила антипаламитам некоторое время не обращать внимания на осуждение Акиндина, а нынешним историкам — говорить о «тайных переговорах паламитов в августе». Как объяснить это умолчание? Анонимное письмо некоего паламита, написанное примерно в 1342 г., объясняет его желанием монахов дать Акиндину возможность покаяться. Несомненно, однако, что решающими соображениями при составлении Томоса в известном нам виде были политические причины.
Осложнения в политике. После смерти Андроника III за власть боролись два претендента на регентство — Кантакузин и Иоанн Калека. Нет никаких указаний на то, что эта политическая борьба была связана с вероучительными убеждениями двух главных соперников. Как мы видели, Калека не горел тогда желанием поддерживать антипаламитов. Напротив, он сам сообщает, что отказался придать августовскому собору вполне официальный характер по следующим двум причинам:
1) чтобы не принимать решения касательно вероучения;
2) чтобы не оказать Кантакузину честь председательствовать на соборе, являющуюся прерогативой императора.
Поэтому Калека согласился с обнародованием документа, дабы утвердить победу монахов, при условии, что в нем не будет упомянут августовский собор, состоявшийся под председательством Кантакузина. Значит, власть патриарха в этот период была вполне достаточна для того, чтобы действовать наперекор великому доместику и навязать ему умолчание о соборе, на котором он выступал как фактический император, что явилось бы для него важным прецедентом, если бы, например, его подпись стояла под Томосом. Сторонник Кантакузина Филофей именно в этом смысле истолковывает августовские события. «Сиятельнейший император, — пишет он, имея в виду Кантакузина, — там присутствовал, хотя и не был тогда еще облечен властью; он, скорее, обладал властью и управлял делами государства; ему недоставало лишь диадимы и наименования «император»; он занимал место сиятельнейшего императора — своего брата [Андроника III]».
Как раз это положение дел и не хотел признавать патриарх, и ему удалось добиться того, чтобы в Томосе об этом ничего не говорилось. Действительно, документ составлен согласно желанию Калеки, а это лишний раз доказывает, что патриарх, если бы захотел, мог бы с таким же успехом придать ему и менее паламитскую окраску. Но, вероятно, считая, что спор завершен победой монахов, он одобрил составленный св. Григорием Паламой текст, прибавив к нему категорическое запрещение возвращаться к обсуждению этой проблемы. Ничего лучшего монахи и пожелать не могли.
