— Иванио!
С палубы, весело улыбаясь, откликаются на ее отчаянный зов два десятка Иванов;
— Чао, белла, чао!
Девушке кажется, что отвечает ее Иван. Она тоже улыбается сквозь слезы.
Но тут, перекрыв зычным басом весь этот шум и гвалт, кто-то затянул «Катюшу». И сотни итальянцев на берегу, словно по команде, подхватили песню. Мелодия была та же, но слова другие:
Свищет ветер, воет, воет буря,
Но везде, как дома, партизан…
Девушки дарят им губы, сердце,
Ночью темной звезды их ведут!
[1]Леонид подошел к запевале. Это был парень из Сибири — Петр Ишутин. Он прищурился, слегка склонил голову и поет, вкладывая в песню всю силу, всю душу.
— Стало быть, домой, Петя? — говорил Леонид, положив руку на могучее плечо сибиряка.
— Дожили-таки до этого дня, Леонид Владимирович. Домой!..
Глаза Ишутина расширились и словно бы дымкой подернулись. Он часто-часто заморгал. Отвернулся в сторону.
Леонид — человек отнюдь не сентиментальный. Сызмальства слышал пальбу из винтовок и грохот канонады, хорошо знает, на шкуре своей испытал, почем фунт лиха. Но бывают в жизни такие мгновенья, звучат такие Белова; что мягчеют даже железные люди. «Домой… На родину, в отчий край…» Он взглянул на небо — ясное, чистое, будто душа ребенка. Скажешь, никогда оно не аало ни горя, ни заботы. А ведь сколько раз его ширь Юлосовали клинки молний, сколько раз застилал горячи пепел, извергаемый Везувием… Но все прошло, как изгладилось из памяти, и вот опять небо лучится ослепительным блеском.
С чего-то так закололо в сердце, что Леонид едва покачнулся. Снова положил руку на плечо Ишутина. Тот вздрогнул и повернулся к нему.
— А где остальные? — спросил Леонид, стараясь скрыть от друга лавину чувств, выбивших его из равновесия.
— Там они. — Петр кивком указал вперед. — На самой корме.
— Пошли к ним.
— Пошли!
Держась за поручни, они пробрались к стоявшим в обнимку товарищам.
— Леонид Владимирович, проходите в середку!..
— Как по-вашему, командир, это сон или явь?
— Явь, друзья мои, явь!..
За кораблем тянется белый, чешуйчатый шлейф из несметного числа юрких пузырьков. Жизнь каждого из них мгновенна, но пока корабль движется, ряд их нескончаем… В вышине снуют вечно голодные, неуемные чайки. Они падают стремглав, будто пикируют, на море и, белой грудкой коснувшись волны, с писком взмывают-ввысь. То ли радуются, что удалось остудить соленой влагой крыло, изнывшее от этой нестерпимой жары, то ли сердятся, что никто не догадался бросить им корочку хлеба.
