Первые три года она только урывками наезжала в Заболотье. Пробудет месяц-другой и опять воротится в Малиновец. Но мысль ее все больше и больше склонялась к тому, чтобы из Заболотья сделать зимнюю резиденцию. Зимой в Малиновце решительно нечего было делать. Шла только молотьба (иногда до самой масленицы), но для наблюдения за ней был под рукой староста Федот, которому можно было безусловно доверить барское дело. Господский дом оказывался слишком обширным и опустелым (почти все дети уж были размещены по казенным заведениям в Москве), и отопление такой махины требовало слишком много дров. Оставалось убедить отца, но ведь матушке было не привыкать стать к домашним сценам. Побурлит старик, а она все-таки на своем поставит. А о том, что где-то наверху, в боковушке, словно мыши, скребутся сестрицы, она забыла и думать.
Участь тетенек-сестриц была решена. Условлено было, что сейчас после покрова, когда по первым умолотам уже можно будет судить об общем урожае озимого и ярового, семья переедет в Заболотье. Часть дворовых переведут туда же, а часть разместится в Малиновце по флигелям, и затем господский дом заколотят.
Сверх ожидания, отец принял это решение без особенных возражений. Его соблазняло, что при заболотской церкви состоят три попа и два дьякона, что там каждый день служат обедню, а в праздничные дни даже две, раннюю и позднюю, из которых последнюю — собо̀рне.
Матушка сама известила сестриц об этом решении. «Нам это необходимо для устройства имений наших, — писала она, — а вы и не увидите, как зиму без милых сердцу проведете. Ухитите ваш до̀мичек соломкой да жердочками сверху обрешетите — и будет у вас и тепленько и уютненько. А соскучитесь одни — в Заболотье чайку попить милости просим. Всего пять верст — мигом лошадушки домчат…»
В половине декабря уголковский староста Осип явился в Заболотье и просил доложить о себе матушке.
— Барышня Ольга Порфирьевна у нас плоха, — доложил он ей.
— Что̀ с нею?
— Да стужа в домишке-то… простудилась, стало быть.
— Я ведь писала, чтобы дом соломой снаружи ухитить…
— Что̀ солома! бревна сгнили… Стужа лютее, чем на дворе.
— А я тут при чем? что̀ ты ко мне пристал? Я разве причинна, что дом у вас сгнил?
— Я не к тому… та̀к, доложить пришел… Как бы потом в ответе не быть…
— Лежит она, что ли?
— Пока еще бродит… кашель дюже одолел. Так бьет, так бьет, что ни на что не похоже… на бок жалуется…
— Что̀ ж я-то могу?… Бог милостив, отходится. За доктором, коли что, пошлите.
