Я увидел восемь итальянцев, одетых в одинаковые оранжевые наряды с золотыми эполетами, в треугольных шляпах с широкими полями. Итальянцы надвигались с двух сторон, разделившись на две группы по четыре человека; их предводитель шел впереди. У него было вытянутое узкое лицо и высокий проницательный лоб, под тонким прямым носом красовались длинные, смазанные воском усы.
Предводитель снял шляпу, низко поклонился и представился:
— Почтенный Джан Паоло Манзелла из Сиены — воин, шпион, кутила, болтун, изменник, предатель, наперсник и наемный убийца.
Затем он сделал вид, что откашливается, и один из его помощников подал ему свиток, перевязанный красной лентой. Почтенный Манзелла церемонно развязал ленточку, развернул свиток и принялся торжественно читать на ломаном каталонском. Было трудно разобрать слова, но я понял, что граф Анжуйский судил, вынес обвинительный приговор и приговорил к смерти дядюшку Рамона за бесчестье, нанесенное дочери графа, леди Мирей.
Пока читался свиток, дядя Рамон стоял, прислонившись к прилавку, и ел инжир.
— А, Мирей, славная девушка.
Он тепло улыбнулся итальянцу, который, презрительно раздувая ноздри, заканчивал чтение:
— …Подписано графом Анжуйским, Морсо Дурман, апреля четырнадцатого дня, года 1268 от Рождества Христова.
Я с бешено колотящимся сердцем сжал рукоять кинжала.
Кивком головы сеньор Манзелла подал знак, и восемь итальянцев, выхватив оружие, стали надвигаться на нас. Нас окружили, но Рамон и его телохранители вели себя совершенно спокойно, словно встреча с убийцами на рыночной площади была для них самым обычным делом.
— Как поживает Мирей? — спросил дядюшка Рамон.
— О, отлично, — ответил сеньор Манзелла, покручивая усы. — Вышла замуж за того самого неотесанного немца. Такая красота пропала зря. Теперь у нее шестеро детей. Мерзкие щенки, один другого хуже.
Рамон покачал головой, словно говоря: «Какая жалость!» — и сочувственно вздохнул.
Когда итальянцы придвинулись к нам почти вплотную, Рамон и его охранники обнажили мечи, мгновение поколебались и ринулись все в одну сторону. Мы с Андре последовали за ними.
Поднялась такая суматоха, что в ней трудно было что-либо разобрать. Пронзительно кричали удирающие цыплята, переворачивались лотки с фруктами. Когда все улеглось, двое итальянцев лежали мертвые посреди раздавленных фруктов и заморских материй. Остальные шестеро, включая почтенного Манзеллу, бежали прочь от базарной площади: один придерживал раненую руку, другой прихрамывал.
