Спустя два дня буря стихла. На улице было темно, когда я покинул комнату и беззвучно зашагал по коридору к комнате Изабель. Я стоял у ее двери, слушая баритон брата Тагла — брат говорил о любви Господа ко всем живым существам.
— Иисус Христос, — сказал он, — спас твою жизнь. Только его любовь поможет тебе полностью оправиться.
И он начал читать из Священного Писания:
— «Отперла я возлюбленному моему, а возлюбленный мой повернулся и ушел»[4].
Хотя читал это брат Тагл, у меня было такое чувство, что слова эти произносила Изабель. Они прозвучали как горькое осуждение. Я прикоснулся ладонью к шероховатой поверхности закрытой двери. Я слышал дыхание девушки.
— «Заклинаю вас, дщери Иерусалимские: если вы встретите возлюбленного моего, что скажете вы ему? что я изнемогаю от любви»[5].
Я спускался по лестнице, когда в замок Корреа вошли трое рыцарей. Топоча ногами, чтобы стряхнуть снег, они наблюдали, как я иду вниз, а едва я спустился, двое из них схватили меня, повалили и прижали лицом к холодному каменному полу. Приставили нож к горлу. Разжали мои кулаки. Обыскали с головы до пят.
— Оружия у него нет, Рамон, — сказал один из нападавших. — Говори. Кто ты? Почему очутился в этом доме?
Увидев, что в конце коридора появился Андре, я вздохнул с облегчением. Но к сожалению, вместо того чтобы ринуться меня спасать, он принялся приветствовать моих обидчиков, тепло обнимая их. Наконец он заметил мое бедственное положение.
— Дядюшка Рамон, — сказал Андре, — человек, который лежит на полу, — мой друг, Франциско де Монкада. Мы — новобранцы ордена Калатравы.
Когда с моей спины убрали колено, я наконец-то смог встать.
— Очень рад, — сказал я, потирая оцарапанную щеку.
Я подал руку, и Рамон пожал ее с такой силой, что едва не сломал.
Дядюшка Рамон приходился Андре таким же «дядей», как и мне, но все равно все звали его именно так. Возможно, из-за его добродушного характера. Рамон был великим магистром ордена Калатравы и предводителем целой сотни рыцарей. Он был великолепным воином и имел внушительную внешность — хоть и невысокий, но мощный, широкогрудый и широкоплечий. У него была большая лысая голова, морщины на лбу и свидетельствующий о его роде занятий шрам через всю щеку. Его тонкие губы казались слишком деликатными для тех грубых речей, которые он вел. Речи его да еще склонность к сладким винам вызывали недовольство аббата Винценто из цистерцианского монастыря, примыкавшего к крепости Калатрава. Аббату Винценто как будто нравилось изучать духовные недостатки Рамона.
