Пообещав нам холодной воды со свежим лимоном, старик, продававший кусочки настоящего креста, сумел завлечь нас с Андре к себе в лавку. Холодный терпкий напиток обжег мне горло, на глазах выступили слезы. Осушив сосуды, мы обратили внимание на запятнанные кровью кусочки дерева: они очень напоминали недавно разрубленные деревянные бруски, а перевязанный палец немого помощника хозяина явственно свидетельствовал о происхождении кровавых пятен. Мы с Андре, юные, облаченные в одежды какого-то странного ордена, видимо, казались этим людям легкой добычей. Мы взяли в руки кусочки дерева — просто чтобы поближе взглянуть на смехотворную приманку, — и это вселило в старика надежду.
— Для истинных знатоков, каковыми вы являетесь, — сказал он, — я отдам целых два куска — по одному золотому динару за каждый.
Вскоре мы ушли, но старик, потративший на нас свежие лимоны, последовал за нами, продолжая свой монолог. Он все снижал и снижал цену и вскоре уже отдавал три кусочка креста, «вымоченных в Его крови», за половину медяка. Наконец нам удалось от него ускользнуть, спрятавшись на краю бурлящего рынка, и мы со смехом перевели дух.
Пройдя несколько кварталов, мы оказались перед лавкой, где торговали различными пожитками воинов, посещавших эту далекую землю. По стенам было развешано оружие: дань одинокому, давно забытому самопожертвованию в пустыне. Были здесь и оперенные стрелы более чем столетней давности; круглый щит со множеством следов от удара мечом; сломанное копье, острие которого затупилось на службе Господу. Я вынул из ножен кривой мусульманский кинжал. Хозяин уверял, что он принадлежал воину из личной охраны короля Аббасида из Багдада. Андре примерил круглый шлем монгольского воина и стал похож на прибывшего в Акру Чингисхана.
За монгольскую реликвию торговец просил пять серебряных дирам. Андре давал три. В конце концов он купил шлем за четыре. Четыре сребреника за память воина, храбреца или труса, — неизвестно, кем был прежний хозяин шлема, как неизвестно было и то, на каком поле битвы он сложил голову. «Может, — подумал я, — мой шлем, поржавевший и окровавленный, однажды займет место на этой стене».
Через три лавки такой же монгольский шлем продавался за два сребреника. Мы вернулись в первую лавку, но хозяин делал вид, что не помнит нас. Мы вступили с ним в горячий спор, требуя вернуть два сребреника, когда в венецианском квартале начался переполох.
С большой неохотой мы оставили наши попытки вернуть деньги и отправились посмотреть, что случилось.
