Стихотворения | страница 66



Другие — трехаршинного
(Срединного смотри!)
Князька Николу Длинного
Готовят нам в цари.
Но не сейчас, так вскорости
(Все видите: шкелет!)
Распутство, пьянство, хворости
Сведут его на нет.
Вот слева третье чучело:
Сотлевший туалет.
Старуху крепко скрючило
За эти десять лет.
О ней весьма поносная
Катилася молва.
Вдова порфироносная
Жива иль не жива?
Где краски все линючие
Былой ее судьбы?
Пошли по ней вонючие
Могильные грибы.
Читать заупокойную!
Какие тут «ура»?
Всех в яму их в помойную
Швырнуть уже пора!

1927

Великий подвиг

Посвящается

«Международной организации помощи борцам революции»

(Древнегреческая легенда)

Прощался сын с отцом, со старым, мудрым греком.
Прижавши юношу к груди,
Сказал ему отец: «Клеон, мой сын, иди
И возвратись ко мне — великим человеком!»
Прошли года. Вернулся сын к отцу
В наряде дорогом, весь — в золоте, в рубинах.
«Отец, я стал богат. Счастливому купцу —
Не будет равного мне богача в Афинах!»
«Мой сын, — сказал отец, — я вижу, ты богат.
Не говорит, кричит о том твое обличье.
Но ежели б ты стал богаче во сто крат,
Не в этом истинно бессмертное величье!»
Прошли года. И вновь вернулся сын к отцу.
«Отец, я знанье все постиг в его вершинах.
Мне, как первейшему на свете мудрецу,
Все мудрецы поклонятся в Афинах!»
И отвечал отец: «Ты знанием богат,
Прославлен будешь ты, быть может, целым светом.
Но ежели б ты стал ученей во сто крат,
Величье истинно бессмертное не в этом!»
Прошли еще года. И в третий раз Клеон
Вернулся к дряхлому отцу, к родным пенатам[33]
Но не один вернулся он,
А с братом, вырванным из вражьих пыток братом.
«Отец, я услыхал его тюремный стон,
И я ускорил час его освобожденья!»
«Мой сын! Благословен день твоего рожденья! —
Клеону радостно сказал отец-старик.—
Смой кровь с себя, смени истлевшие одежды.
Ты оправдал мои надежды:
Твой подвиг — истинно велик!»

1927

Никто не знал…

(«22 апреля 1870 года»)

Был день как день, простой, обычный,
Одетый в серенькую мглу.
Гремел сурово голос зычный
Городового на углу.
Гордяся блеском камилавки.
Служил в соборе протопоп.
И у дверей питейной лавки
Шумел с рассвета пьяный скоп.
На рынке лаялись торговки,
Жужжа, как мухи на меду.
Мещанки, зарясь на обновки,
Метались в ситцевом ряду.
На дверь присутственного места
Глядел мужик в немой тоске,—
Пред ним обрывок «манифеста»
Желтел на выцветшей доске.
На каланче кружил пожарный,
Как зверь, прикованный к кольцу,
И солдатня под мат угарный
Маршировала на плацу.
К реке вилась обозов лента.
Шли бурлаки в мучной пыли.
Куда-то рваного студента