– А почему ты Андрея Викторовича подозреваешь?
– Не знаю… Олег говорит, странный у нас психолог. Он к нему вроде как… приставал. – Наташа густо покраснела. Олег насупился и еще больше наклонил голову.
– Приставал? Ну и что? – не врубилась я. – Возможно, Андрей Викторович – гомосексуалист, хотя мне так не показалось. Но это как раз снимает с него подозрения, разве нет? «Голубой» маньяк похищал бы скорее мальчиков, нежели девочек и женщин!
– Я не психолог, не знаю, – с трудом произнесла Наташа. – Но только такие, как он, вызывали у моей матери доверие. Да там, в приемной комиссии, кроме него, лишь два старикана были и три тетки. Старик бы с ней не справился, наверное?
– А с женщиной она пошла бы? – быстро спросила я.
– Да, или с женщиной, или вот с таким обаяшкой, – грустно сказала Наташа. – Но ведь маньяк не может быть женщиной?
– Ох, ничего мы толком не знаем, – вздохнула я.
Телефон Олеси вновь зазвонил. Она резко сказала в трубку:
– Да, он ушел. Велели – так проследи, чего ты от меня хочешь? Доеду, не переживай.
Я даже не стала спрашивать, о чем речь. Ежу понятно, что Сереге приказали проследить за подозрительным психологом, и потому Олеся остается без прикрытия. Впрочем, вроде на нее никто и не покушался.
Вчетвером мы вышли из бара. Обменялись номерами телефонов, затем Наташа с Олегом пошли в сторону автобуса, а мы с Олесей – к трамвайной остановке. Не дойдя до нее полквартала, Олеся внезапно остановилась.
– Ты знаешь, я скоро умру, – без особых эмоций сказала Олеся. – Я недавно зуб сломала. Осколки вырвали, и врач предложил имплантат вставить. Он дорогой, больше тысячи долларов стоит. А я подумала – не стану маму зря в расход вводить. Трупу новые зубы не нужны.
– С чего это такие мысли? – удивилась я. – Ты чем-то больна?
– Нет, – тихо сказала Олеся. – Я вообще никогда не болею, с детства. И ничего не боялась раньше. Только вот когда этим делом занялась… Сначала все таким увлекательным казалось! Я несколько дней бродила по первому этажу, думала – вот сейчас подойдет ко мне некий дядя, представится деканом, я с ним выйду на улицу, дам сигнал Сереге, скрутим мы этого дяденьку и в отделение доставим, на блюдечке с голубой каемочкой.
Но ко мне никто не подходил. И с каждым днем я все отчетливее понимала – в универе плохо, очень плохо! Коридоры какие-то душные, темные. Там окон мало, света почти нет. И тени мелькают, мелькают… – Она вздрогнула и прошептала: – Ты знаешь, со мной те девочки, пропавшие, пытаются поговорить!
