— Джейн?
Она сидела в одном из шезлонгов; волосы растрепаны, туфли валяются на полу. Обхватив колени руками, она отрешенно смотрела сквозь стеклянную крышу в ночное небо. Ее знобило, тяжелое дыхание высоко вздымало легкую кофточку.
— Бог мой! — испуганно прошептал Фрэнк.
Джейн была бледной как полотно. Под заплаканными глазами с набухшими веками виднелись темные тени. Они придавали ее лицу измученный и страдальческий вид.
Фрэнк встал перед ней на колени и ласковыми движением протянул руки. Джейн со страхом и, как показалось Фрэнку, с отвращением отшатнулась, вжавшись в шезлонг, словно ища там защиты. Его появление, видимо, усугубило ее душевную боль.
Самолюбие Фрэнка было задето. Он мысленно обругал себя за неуместную сентиментальность и сухо, с плохо скрываемой насмешкой, сказал:
— Прошу прощения. Я только хотел помочь.
Джейн пробормотала что-то нечленораздельное.
— Извините, мисс Ренкли. Я узнал неприглядную правду, только когда столкнулся с ней лицом к лицу. Я не понял, что вы сказали?
Она смотрела на него невидящими глазами.
— Что случилось, мисс Ренкли? Лошадь потеряла подкову? — продолжал он в том же насмешливом тоне.
Джейн вздрогнула, и ее лицо исказила неприязненная гримаса. Потом соскользнула с шезлонга и неверной походкой направилась к двери. Фрэнк и не думал ее останавливать.
— С глаз долой — из сердца вон, — неуверенно проговорил он, понимая, что это чистый воды самообман. Образ Джейн, какой бы вероломной она ни оказалась, навсегда поселился в его сердце. Его не прогнать, не забыть.
Фрэнк потерял счет времени, предаваясь раздумьям о своей горькой любви, об удивительной девушке по имени Джейн Ренкли. Звук открываемой двери вывел его из оцепенения.
— Вот, дорогая, поешь и…
Ниниан с подносом в руках в удивлении остановилась в дверях.
— Простите, я думала, что Джейн здесь.
— Она… была здесь, — ответил Фрэнк, вопрошающе глядя на экономку: если бы Джейн серьезно заболела, Ниниан не стала бы беспокоиться о каком-то печенье и молоке. Эта мысль немного его успокоила.
— Куда она пошла?
— Не знаю. Скорее всего — наверх.
— Что ж, тогда отнесу ей поднос туда. Должна же она хоть что-нибудь съесть.
— Мне показалось… она нездорова.
— Бедная девочка, сколько она настрадалась за свою жизнь.
Фрэнк понял: Ниниан все известно. Но почему тогда она заговорила с ним? Почему вообще стоит в этой комнате, лицом к лицу с обидчиком своей дорогой девочки?
— Я… Хотелось бы… Мне очень жаль…
О, замолчи, Беррингтон, к чему твои жалкие извинения!
