…На краю деревни они строили кирпичный заводик. Местные жители мечтают строить кирпичные дома с черепичной крышей: их беспокоит опасность пожара от возгорания соломы на крыше. Они рады, что у них есть торф и глина, чтобы делать кирпичи. А когда их деревню застроят, они будут продавать кирпич соседям. Заводик будет достроен к зиме, и когда закончатся полевые работы, они перейдут на завод. Под навесом уже заготовлены горы торфа.
…В полдень мы навестили одну семью во время обеда; она состояла из жены, мужа и двоих ребятишек. Посреди стола стояла огромная миска супа из овощей и мяса; у каждого члена семьи была деревянная ложка, которой он черпал суп из миски. И еще была миска с нарезанными помидорами, большая гладкая буханка хлеба и кувшин с молоком. Эти люди очень хорошо ели, и мы видели, к чему приводит обильная еда: за несколько лет на кожаных ремнях мужчин прибавилось отверстий, теперь пояса удлинились на два, три, даже четыре дюйма…
На обратном пути в Киев мы заснули от усталости и переедания».
То, что описал Стейнбек, не лезет ни в какие «общечеловеческие ворота». Разве так можно глумиться над самым святым, что есть у демократической общественности – верой в то, что селяне значились узниками колхозного Гулага. Это уже неприкрытая гоголевщина: Пульхерия Ивановна Товстогубиха и её нескончаемые святки чревоугодия.
Спросил у своей матушки (ей скоро стукнет 81 год, но она пребывает в здравом уме и крепкой памяти, в отличие от юродствующих в демократии деятелей), было ли возможно такое в третье послевоенное лето. Она ответила, что, конечно, ежедневно они не питались столь обильно и разнообразно. Подобное изобилие надо отнести на хлебосольство хозяев. Однако жизнь их была далека от недоедания и угасания под неподъемной тяжестью колхозной работы. Мама с 1945-го (14-ти лет от роду) начала работать на пресловутые «палочки». И колхозные нормы ей не казались убийственными. О них я ещё скажу.
В домашнем хозяйстве моего деда в 1948 году водились куры (не менее двух-трех десятков), столько же уток, небольшое стадо коз (6 штук), корова, два кабанчика. Имелся огород – около 50 соток, разлапистый сад из фруктовых деревьев (вишни, сливы, яблони). Можно было припахать ещё 1,5 га, законы позволяли, но не позволяло количество имеющихся в семье рабочих рук. Семья состояла из отца, матери и трех несовершеннолетних детей. Старший сын погиб в 1945 год при штурме Кеннигсберга. Ещё двое взрослых детей к тому времени обзавелись семьями и стали вести самостоятельные хозяйства.
