Клык был моложе и проворнее Тайги, легче на добрый десяток килограмм и, стоило признать, оказался гораздо лучше подготовлен в рукопашном бою. Иван уже заметил, что противник не увечил и не калечил его, хотя уже вполне мог бы хотя бы вышибить нож из руки, однако не делал этого. Более того — на щетинистой физиономии Клыка все время проскальзывала натуральная, а вовсе не показная усмешка. Да этот урод еще и смеет издеваться!
Тайга с хриплым ревом нанес широкий, быстрый, как взмах лопасти вентилятора, секущий удар слева направо. Только опять промахнулся, а нешуточная инерция, бороться с которой уже не хватало сил, унесла тело в сторону. И тут же Иван ощутил железный захват пальцев противника сзади за голову, а большие пальцы воткнулись в глазницы. Пока — не очень сильно, но дали понять, что зрение уже в серьезной опасности. Именно так и выдавливают глаза. Тайга замер, не пытаясь больше орудовать ножом. Какой смысл? Несерьезно ранить противника (иначе из подобного положения и не получится), а самому остаться слепым? Неэквивалентно.
— Унялся? — спокойно спросил Клык. — Вот и хорошо. Больше так себя не веди.
Захват исчез, и Иван тяжко осел в траву. Интуиция подсказывала ему, что в драку больше лезть не стоит. Перед ним не молокосос, не выпендривающаяся шпана и не безголовый отморозок, а профессионал, которому ничего не стоит и убить, и искалечить. Если человек вот так запросто отпускал врага, который несколько секунд назад был готов его проткнуть ножом, значит, он очень уверен в своих силах. Или…
— Все, концерт окончен, — громко сообщил Клык собравшимся вокруг бродягам, — До новых встреч, цветов и аплодисментов не надо.
Народ, дождавшись окончания зрелища, помаленьку начал разбредаться кто куда. Ничего серьезного не случилось, и вмешательство «карательных органов» в виде Волка и еще двоих мужиков немалых габаритов, местной «зондеркоманды» не потребовалось. Тайга сплюнул себе под ноги, встал, подхватил с земли автомат и рюкзак. Клык махнул ему рукой:
— Удачи, дядя. Не груби больше.
— Иди ты… — буркнул Иван в ответ, провожая взглядом сутулую фигуру в длинном плаще.
Датчики и жгуты проводов опутывали тело женщины, а некоторые даже уходили в плоть, под кожу, и там соединялись с нервами. Джина навзничь лежала на лабораторном столе, совершенно голая, и только теперь можно было видеть, насколько она исхудала. От ее спортивного, мускулистого тела осталась одна иссохшая, как мумия, оболочка, пергаментная, пожелтевшая кожа, обтянувшая кости. Можно сказать, предпоследняя стадия анарексии. Далее последовала бы только смерть.
