— Один бездомный, один побитый, двое голодных и напуганных, — тихо повторил он. — И еще один, разговаривающий с Господом, в которого больше не верит. Вот что такое Божье царство на земле, Джей Си. Добро пожаловать в Кейвтаун. Добро пожаловать в церковь Двенадцати апостолов.
Вечность, в которую Энтони тоже не верил, молчала. А затем, приветствуя наступление воскресного утра, в трех кварталах отсюда зазвонили колокола католического храма святого Павла.
— Жаль, Помазанник, но ничего не поделаешь, — отворачиваясь, сказал священник. — Тебе меня не одурачить. Теперь я слишком хорошо тебя знаю. Если бы у тебя был голос, он бы прерывался от слез.
Кэрол Уилфред была разбужена отдаленным колокольным звоном. Этот звук смешивался с какофонией автомобильных моторов, джазовым завыванием, доносившимся из тарахтелки какого-то тинейджера, и воплями соседского ребенка.
Девушка открыла один глаз и поняла, что на самом деле время более позднее, чем ей казалось. Открыв другой глаз, она увидела, что, перед тем как лечь спать, в темноте надела зеленые боксерские трусики, совершенно не подходившие к красной шелковой ночной рубашке.
Уж лучше было бы спать голышом, подумала она. Слава Богу, что сегодня утром рядом с ней не было никого, кто мог бы стать свидетелем этого конфуза.
Впрочем, такого свидетеля не было не только сегодня утром, но давным-давно…
Кэрол медленно села и тряхнула копной темных волос, которая согласно широко распространенному дурацкому стереотипу не соответствует типичной внешности медицинских сестер. Волосы у нее были длинные, пышные, непокорные, и она гордилась ими. Даже собранные в узел на затылке, они умудрялись лезть в глаза и уши, а локоны спадали на шею.
Когда девушка окончательно стряхнула с себя сон, стоявшее рядом с кроватью зеркало напомнило, что и все остальное в ее внешности не вызывало ассоциации со спокойными голосами и добрыми руками. Необычными чертами лица Кэрол была обязана нескольким поколениям иммигрантов, избравших Кейвтаун своей первой остановкой в Соединенных Штатах Америки. Некоторым счастливчикам удавалось перебраться в более благодатные места, но не раньше, чем они обогащали местный генофонд одной-другой чертой или характерной особенностью.
Большие миндалевидные глаза, которыми ее наградила некая таинственная страна, такие голубые, почти лазурные, что на память тут же приходили ясноглазые норманны. Смуглая ореховая кожа — явный дар матери, наполовину эфиопки, но не отца, в жилах которого текла кровь викингов. Смесь африканского солнца и скандинавских морозов снабдила Кэрол щедрой улыбкой и благоразумием не злоупотреблять ею. В тех редких случаях, когда девочку хвалили школьные учителя, они называли ее внешность броской или интересной. Эпитет «красивая» приберегался ими для барышень с более благородной родословной.
