— Для ремонта башмаков.
Снова наступила тишина, и Дольникер почувствовал, как растет немое напряжение. Вдруг политик встал и удивил присутствующих просьбой пропустить его без очереди, так как состояние его здоровья постоянно ухудшается. Все согласились с некоторым удивлением, и политик уселся перед поблекшим зеркалом.
— Бритье, прическа?
— Только бритье, дружок, надеюсь, ваша бритва достаточно остра, извините, так как моя щетина весьма упрямая, по правде говоря, я обычно бреюсь электробритвой, и моя кожа не привыкла к бритве. Но, возможно, это со временем пройдет. Почему вы не просите провести электричество?
— Просим, — ответил цирюльник, тщательно намыливая широкой кистью щеки политического деятеля.
— Когда вы просили, позвольте узнать?
— Двадцать пять лет, каждый год.
— И что?
— Вопрос рассматривается.
— Этот вопрос обязательно должно обсудить правительство. — Дольникер повысил голос, невзирая на лезущее в рот мыло. — Оно прилагает максимум усилий во всем, что касается развития регионов, однако, поверьте мне, товарищи, у нас есть другие, не менее неотложные заботы. Разумеется, здесь не время и не место углубляться в проблему, что важнее — наращивание мощностей промышленности или удовлетворение растущих потребностей населения. Лично мне кажется, что важно и то и другое. И в этом вопросе я, господа, полагаюсь на отчет, который я подал в конце зимы 1952 года в качестве инспектора по вопросам энергетики и топлива…
— Закончили, — сказал цирюльник, вытирая щеки политика.
— И подстричь. Итак, как я уже отмечал ранее…
— Извините, господин, у меня времени нет.
* * *
Дольникер вышел из цирюльни спотыкаясь и неподстриженным. Внутри, как прежде, все молчали. Крестьяне сидели на скамьях, курили трубки.
— Кто это? — спросил один из них через некоторое время.
— Он живет в трактире непонятно почему.
— Приехал с чемоданами. — Резник прекратил на мгновение молитву.
— Болтают, он вроде артиста, говорит стихи вслух.
— Он больной, — объяснил резник, — а молодой — его опекун.
С этим все были согласны.
— Опекун спит у меня, — заявил сапожник, — он сказал моей дочке, что старик — какой-то политик или что…
— Почему?
— Ну, это у него профессия.
Это было присутствующим неясно.
— А что это — политик или что?
— Ну, это, — объяснил парикмахер, считавшийся в деревне образованным, — дает приказы почти как
— А с чего он живет?
— Наверно, у него земля есть.
— Я таких знаю, — сказал сапожник, — сдают землю в аренду и живут себе припеваючи.
