— Дядя, умоляю, не компрометируй меня перед ними! Я им сказал, что выполняю твое повеление. Солгал, но во благо общества.
Вальдемар высоко поднял брови. Однако увидел враз оживившиеся лица девушек, довольную физиономию хозяина дома — и весело сказал:
— Посмотрим, что скажет хозяин на такое самоуправство. Ты ведь не спросил даже, согласны ли господа Сартацкие принять здесь практикантов.
Но хозяева горячо одобрили выходку Богдана. И Богдан вновь, вырос в глазах окружающих.
Когда заиграли мазурку, он встал в первую пару с? панной Сартацкой. Танцевал он, пожалуй, излишне лихо, умышленно изображая лесного разбойника-мазура, но его разгоревшееся лицо и благородная осанка искупали все. Вальс он танцевал уже совершенно по-иному, грациозно ведя партнершу.
Несколько раз с Вальдемаром происходило нечто странное — словно мгновенный укол неприятного волнения. Некая знакомая нота в игре оркестра, памятная по прошлым дням, шорох платья посреди танца, а то и особо запомнившаяся фигура мазурки — все это отзывалось в его душе странным эхом, приносившим боль…
Но Вальдемар сразу же овладевал собой, загоняя вглубь мрачные воспоминания, тем более что время для них было самое неподходящее.
Однако нельзя оставаться спокойным и непринужденным, испытывая нечто подобное. Печаль тревожит сердце, читается в глазах. И Вальдемар ощущал удвоенный страх: он равно боялся и показать другим, что с ним творится нечто недоброе, и бороться в полную силу с печальными воспоминаниями.
Богдан и глембовические практиканты кружили барышень в вихре мазурки. Довольный пан Сартацкий щедро потчевал гостей вином, столь же щедро одаривая бутылками музыкантов. На Богдана он смотрел восторженно. С демократизмом майората он давно уже сжился, но не рассчитывал, что и Богдан сможет стать в этом отношении ровней дяде. Хозяин подозревал сначала, что молодой Михоровский станет держаться не в пример спесивее, но теперь с радостью убедился, что страхи его беспочвенны. Богдан не делал различий меж вельможными паннами и теми, кто менее родовит, единственное, что его привлекало, — красота, и он старался танцевать со всеми без исключения. Увлекал из углов на середину зала особенно скромных паненок, бедных шляхтяночек — что порой вызывало снисходительную гримаску у тех из юных дам, кто считал себя крайне высокородными.
Утешившийся пан Сартацкий смотрел на Богдана и думал: «Что же, одни Михоровские стали такими или повсеместно былая магнатская спесь уходит в прошлое?»
