С заключёнными Марфа держалась особняком, отвечая на колкие подковырки с односложным и терпеливым молчанием. Да и что можно было ответить, когда вместо передних зубов, оставались выкрашивающиеся обломки - злая память о неусыпном внимании, стерегущего с пристальным бдением, "интересы" трудового народа НКВД.
Но, когда доходило до рукоприкладства, молчавшая до поры, до времени женщина, никому не позволяла, попытаться унизить своё достоинство. Драться с зэчками она не могла, из-за ноющей боли в сломанных пальцах. Приходилось использовать для самозащиты, свой врождённый природный дар, напуская морок и отражая попытки навязчивого вторжения, применяя психические атаки.
Обладая природной Силой, Марфа видела и предугадывала, пробуждающиеся и скрытые планы, ненавистных по отношению к ней товарок. И тогда, она подавляла их намерения на корню, заставляя корчиться в болезненных судорогах и биться в истерических припадках, захлёбываясь в собственной пене.
Очень скоро её стали бояться, обходя стороной и подозрительно перешёптываясь за глаза, с уважением относясь к её скрытым способностям. Так за женщиной закрепилось, до конца её лагерных дней, злое прозвище Ведьма.
На живущих своими законами зэчек, Марфа зла не держала и понимала, что в душе, далеко не все, эти женщины были такими жестокими. Мир, в который они попали, диктовал им эти суровые законы, заставляя их выполнять и им подчиняться. Жалости к ним она не испытывала, так как знала, что каждая из них, за свою судьбу отвечала сама, пожиная плоды от собою же сделанного. Но, то Знание, что: "Человек - существо не совершенное" - позволяло ей понимать, что по большей части, эти женщины были заблудшими овцами, на пути уготованному им свыше. И по этому, проявляла присущее ей сочувствие.
Воркута их встретила лютым морозом. Ветер больно колол и хлестал по лицу ледяными крошками мелких снежинок. По сугробам вилась и закручивалась позёмка, а холодное, чёрное в звёздах алмазах небо, норовило их поглотить в леденящую стужей пасть.
На душе было мерзко и неуютно. Лай собак и сердитые крики конвойных, предвещали о том, что жизнь здесь не сахар, если это только можно было назвать жизнью.
Разместили их в уже обжитых бараках, где дохнуло в лицо приятным теплом, нагоняя сон и размаривая после морозного воздуха. Правда, только уже потом, оказалось, что позже под утро, от былого тепла остаются лишь только воспоминания, пробирая холодом до костей, кутающихся в бушлаты под одеялом, обессиленных и озлобленных заключённых.
