Алексей, растерявшись, моргал, не трогаясь с места. Потом, овладев собой, повернулся и пошел прочь.
Маня все это слышала. Когда поднялся на улице шум, она вышла за калитку. Прислонилась к косяку ворот и не пошевелилась, когда прошел мимо нее Алексей. Слышала только, как бабы уговаривали тетку Агашу:
— Будет тебе, будет! Мало ли что бывает!..
Когда Маня вернулась в дом, Алексей как ни в чем не бывало крутил ручки у телевизора.
— Что ее, бешеные собаки, что ли, кусали? — спросил он не столько оскорбленно, сколько досадливо. — Чего это она разоралась?
Маня почувствовала, что у нее перехватывает дыхание.
— Объяснить тебе? Не понял?! — Голоса у Мани не хватало. — Ты вот, когда меня замуж упрашивал, говорил: только бы согласие, только бы согласие… А согласия между нами не будет, никогда не будет! Да тебе оно и ни к чему… Зачем ты Люську отдал? — И Маня зарыдала так горько, что Алексей даже испугался.
9
Пошли первые весенние дожди, согнало снег. От Воротова до Лугова — ни конному, ни пешему. По буграм зеленая травка, а на дороге — черный неподсыхающий кисель. У кого резиновые сапоги, за хлебом, за мукой ходят в обход, лугами, по зыбкой тропке, выдавливая из земли черную холодную воду. Но тепло просто по-летнему!
Ранняя заря краснит небо, встает над Луговом. Чуть прихваченные ночным инеем, начинают мокреть крыши, и от них поднимается влажный парок. Поля за выгоном черные, бархатные; над ними колышется и тает бледный туман, разрезанный солнечным лучом.
Пахать этой весной начали рано. Маня как убитая спала под родной крышей в Лугове и не слышала, как всю ночь гудят за выгоном трактора, а когда утром шла на работу, перед глазами лежала вздыбленная черная пашня с остатками не перепревшей за зиму соломы.
— Маняша, сапоги обувай: нынче семена с хранилища возить будем, а там топко.
Валюшка уж второй месяц ходила в бригадирах. Завела себе кожаную сумку с ремешком через плечо, синий блокнот и ручку-самописку.
— Ну ты, писарь! Гляди, лишнего не записывай, сотку за гектар не выдавай! — подковырнула тетка Агаша.
— Вы скажете! Не такой теперь отрезок времени, — солидно отозвалась Валюшка.
Когда в совхозе сажали картошку, луга уже все были зеленые-зеленые; по канавам в холодной мокрой траве голубели незабудки, желтым цветом цвели упругие бубенчики.
Вечером по старой привычке Маня с Валюшкой шли домой вместе.
— Слыхала, Алексей Терехов дом-то свой продает, уезжать из Воротова хочет.
— Ну и скатертью дорога.
