— Ты что это как гостья сидишь? — ласково спросил Алексей, заметив, что Маня сидит неподвижно и смотрит перед собой невидящими глазами. — Ты будь как дома.
Он подошел, взял ее за плечи, поднял, прижал к себе.
— Ой, погоди! — слабо вскрикнула Маня.
— Сколько же годить, а, Манечка? Да что ты все на дверь оглядываешься?
Руки у Алексея были тяжелые, крепкие. Маня поняла: из таких не вырвешься.
За окнами холодный рассвет, а в доме напряженная, тихая духота, в которой нельзя ни спать, ни думать. Слезы особенно солоны и тут же просыхают.
Вот за стеной в первый раз глухо мыкнула корова, и Маня, вздрогнув, подняла голову.
— Лежи, — сонно сказал Алексей. — Тетка подоит и выгонит.
Маня все же отвела его большую влажную руку от своего плеча, встала, быстро оделась и вышла в кухню. Там было еще темно, но старуха уже копошилась у печи.
— Поднялась? — словно удивившись, спросила она. — Спала бы…
От старухи не укрылись стыд и смятение Мани.
— Свет-то у нас третий день не горит, — поспешно сказала она. — Уж я Леше говорила… Ты посиди здесь, я пойду подою.
Через двойные рамы в небольшое окошко шел слабый свет. Ребенок лежал в люльке, подвешенной к потолку, и тревожился. Маня тихо подошла, откинула положок, посмотрела на девочку. Ту, видно, забыли с вечера умыть: щеки и кулачки были чем-то вымазаны.
Заслонка у печи уже была отнята, заложена топка. Налиты водой чугуны; у печи лоханка с крупной черной нечищеной картошкой, тут же пустые ведра. Все говорило о том, что сидеть некогда, нельзя.
Маня взяла ведра, вышла на улицу, еще безлюдную. Держась поближе к заборам, пошла к колодцу.
Когда вернулась в избу, тетка Анна цедила молоко. Руки у нее рядом с белым пенным молоком казались особенно темными и худыми.
Маня слила воду в большой черный чугун. Каким-то не своим, перехваченным голосом спросила:
— Мыть картошки?
— Намой маленький чугунок, в завтраке поедите. А скотине я уж сама намою.
Проснулась девочка, села в люльке. Тетка Анна, выходя из избы, попросила Маню:
— Погляди, касатка, за девкой. Она у нас бедовая, не упала бы.
Маня, оглянувшись на дверь, за которой Алексей причесывался перед зеркалом, подошла к ребенку. Поглядела — мокрый.
— Это чья тут девочка? — шепотом спросила Маня, потянув ребенка из люльки. — Это чья тут бесстыдница? Кого это медведь-то в лес утащит?
Девочка сразу заплакала.
— Ну, завелась! — вышел из горницы Алексей. — Чуть чего, заревет, слюни распустит. Давай ее сюда.
Он взял у Мани девочку и вынес, чтобы отдать старухе.
