— Точно! Точно! — обрадовалась Ирка, но объяснять, что именно она увидела в его возмущенной физиономии, не стала. Не хотелось все же серьезно ссорится. Отбросив листы, она с рычанием набросилась на Феликса. Он отбивался, роняя с колен рукописи:
— Что за дикости! Я же читаю. Ты прерываешь творческий процесс!
— Мне грустно! Мне надоело. Мне хочется радости, — надулась Ирка, все еще надеясь свести нарастающее раздражение к легкой разрядке. Но гений не поддержал заданную юмористическую тональность.
— Пойди лучше на кухню что-нибудь приготовь. Там и повеселишься.
Ой, чтой-то мне и в правду не весело! И никакой разрядки. Как у этой Черной вдовы. К несчастью, я не замужем и, следовательно, убивать мне некого…
Скучно, скучно…Ничего не сделано путного. А время идет, идет…
— К отдельным персонам слава приходит на самом пороге могилы! — порадовал ее перспективой Феликс. Миледи взвилась:
— Никогда не говори мне про запоздавшую славу, Мерин! Я буду жужжать и биться как муха о стекло до последних дней своей «золотой осени» и вовсе не тороплюсь на кладбище!
— Мерин? Ты сказала Мерин!? — он вскочил, расшвырял ногами сценарии и журналы, целиком засунул в рот последний пончик: — Это конец. Флаг тебе в руки, детка… Я выхожу из игры. Мой приятель открыл отельчик у самого Черного моря в весьма интересном месте. Ему требуется хороший администратор и я вхожу в долю. Если надумаешь — могу составить протекцию в горничные.
— Да иди ты, администратор фигов! — она торопливо натянула джинсы и побросала в сумку бельишко. — Знаешь, почему у тебя ни хрена не получается? Рекламы у тебя идиотские, все «великие» замыслы — с чужого плеча, в студии ты умеешь только орать, а в постели лучше всего получается мычание. Как на приеме у дантиста. Сказать почему? Ты зануда — Фел. Скучный, плоский зануда!
На мгновение она задержалась в дверях и посмотрела на свою фотографию: — Это тебе на память. И пусть тебе полюбит удача — вот такая же знойная, как эта красотка! Меня от тебя тошнит, гений!
Дверь за Миледи захлопнулась с должным шумовым эффектом. Она уходила в никуда и навсегда.
Снова лето. Так же гордо торчат кипарисы над клумбой с петуньями и жужжит вентилятор под потолком с дубовыми балками. Стоя на стремянке, Миледи — босая, в коротеньком сарафанчике, золотистая от загара и злая на впустую убегающее время, снимает занавески с окна.
Дон, прилично раздобревший и поредевший шевелюрой, с тоской косится на девичьи ножки: — Опять в стирку? Месяца не прошло! Все хлопочешь, девочка. Вижу, стараешься. На премию идешь.
