— Последний раз мы гуляли в горах. Представляете — целые поля диких гиацинтов! Ой, какое чудо — сиреневое море и запах… Ужинали на Монмартре, там есть такой ресторанчик… — Катя виновато опустила голову. — Понимаю, не верите.
Мы с Лерой переглянулись. Я взглядом железного Феликса остановила дальнейшие расспросы и скептические замечания обескураженной подруги. Естественно, Лерка сильно сомневалась в услышанном. А я нет. Почему я поверила лепету девочки? Разве не ясно? Уже тогда я догадывалась, кто стал избранником Кати.
…Мы с Виктором тоже много путешествовали. Невероятно щедра земля Любви, открытая только двоим. Страсть, трепет, восторг, пронзительная нежность способны сразить на месте, как если бы все чудеса мира обрушились на тебя сразу — ревущая Ниагара, ослепительная роскошь северного сияния, рассветы, закаты, тропические ливни, подмосковные радуги — и все-все, что мы собирали, хранили в себе и теперь любили весте, перебирали весте, обласкивая словами.
— Ко-ло-коль-чики! Такие нежные, на тонюсеньких стебельках, они всегда глядят из травы и словно звенят хрустально… Ты знаешь, знаешь! И вот я в венке из колокольчиков, с букетом, вся такая волшебная, неотразимая! Жулька деда Антипова даже не узнала меня, испугалась и хватанула вот здесь больно пребольно…
— Где? Где? — губы Депардье прижимаются к моей щиколотке, потом смешно дуют, на едва заметный шрам. — Теперь тебя никогда никто не укусит. Даже комар. — Он приподнялся на руках, заглядывая в мои глаза и засмеялся:
— А ведь я впервые подумал о поцелуе, сраженный женской ножкой. Лет шесть уже было бугаю, а он все в лопухах прятался, когда взрослые — десятилетние значит, в войну играли. Сижу — толстяк щекастый под забором, а сверху сандаль покачивается, над ним — сползший девчоночий носок и загорелая такая маслачина с ссадиной. На ссадине поджившая корочка и вокруг комариные расчесы в бледных кругах зеленки. Вдруг меня как громом поразило — так эту деталь мира — непостижимую, великолепную поцеловать приспичило!
— Исполнил?
— Куда там! Долго еще мечтами маялся. Я ж до седьмого класса отличником произрастал и чрезвычайным скромнягой. По кличке — Блин. Тогда и решил стать Бондом. Неустрашимы, неуловимым, неистребимым. И бабником-однолюбом. Это не ты, случаем, на заборе тогда сидела и на над моей головой ногами болтала?
— Может, и я. Смелая была! Честное слово! Нет, ты послушай, не перебивай, лежи смирно. Однажды…
Я переходила к следующей истории, торопясь вывалить в общую копилку свои сбережения. А он все же перебивал, чтобы подбросить заначку из своих запасов. Да вы знаете эту горячку любви, эту неутолимую потребность двоих, принадлежащих отныне друг другу, вытряхнуть из тайников души все сокровища — лучшие подарки, полученные от жизни и сделать это бесценное достояние общим. И вот все смешалось, корни сплелись и зашумела единая крона.
