Я терпеливо вздохнула в ответ на выходку этого невоспитанного ребенка.
— Во-первых, вы меня обдели. Во-вторых — не дали рта открыть, забрасывая нелепыми обвинениями. На крыше я оказалась по требованию вашей супруги! Чей-то кот съел растения в ваше зимнем саду… — пролепетала я, понимая, что за посещение пентхауса буду наказана — Блинов отстранит любопытную даму от содействия в наблюдении за атмосферой дома. — Не могла же я оставить в беде животное. Бедняжка потерялся…
— Потеряться можешь ты, — хмуря брови, Виктор неожиданно соскользнул на сближающее местоимение. — Запомни — никаких самостоятельных действий. Тем более — на крыше. Квартира 303 под моим личным наблюдением.
— Но… Я же хотела… Лампочка на пульте мигала сама и этот кот… — бормотала я, ошарашенная обеспокоенным тоном разведчика и возникшей связью интимного местоимения.
— Пойми, ты очень дорога мне, Дора, — Депардье притянул меня, заглядывая в глаза. Наши взгляды сомкнулись, образовав коридор — кратчайший путь от души к душе. Я полетела в его головокружительную глубину и даже не заметила, как прыжок в три оборота перешел в затяжной поцелуй.
— Мы не должны, — отстранила я слабыми ладонями тепло его мощной груди.
— Не должны, — скрипнув зубами, мой герой отпрянул, распахнул дверцу автомобиля. Я вышла в бензиновый сумрак гулкого подвала с лицом отыгравшей собственную смерть Дездемоны. Занавес упал над печальным финалом волнующей сцены.
Поднявшись в холл, я вернула ключи Бородавчатому, а на следующее утро, позвонив в Центральный сервис дома, оставила описание потерявшегося кота. Вскоре на крышу в сопровождении охранников проследовал худощавый пучеглазый господин, занимающийся на экране ТВ скандальными разоблачениями. Возвращаясь, он бережно баюкал утробно подвывающий сверток и ласково нашептывал: — Нашелся, невозвращенец. Кастрирую подлеца.
… - Виктор сказал, что будет хлопотать о премии для старательной консьержки. Поздравляю с отловом кота, мисс Кристель! — госпожа Блинова, хихикая до противности двусмысленно, профессионально развернулась у лифта, демонстрируя чрезвычайно дорогой костюм и полное пренебрежение к моей персоне. Неужели, все, что заставляло в эти дни так бешено колотиться мое вечно юное сердце — плод разыгравшегося воображения и печальное следствие глобального, неотвязного невезения?
Долгожданная роскошь лета обрушилась со всех сторон. Мир наполнился всеобщим праздничным ликованием, центром которого стал каждый. Вокруг меня вращалась головокружительная панорама: ласточки в звенящей вышине, пухлые облака, плывущие караванами, бабочки над пестрой клумбой, осыпанные белыми цветами кусты дикой розы, блестящие стекла окон, веселые лужи, множащие мое прозрачное, акварельное отражение. Да как не радоваться! Мой Депардье поцеловал меня! Он сказал, что я дорога ему! И не надо, не надо, пожалуйста, о жене, об отсутствии перспективы, благоразумии… Тсс!.. — нельзя убивать радость.
