Вот смиренная осторожность веры: «в свое время» новоначальный страх более надежен, чем слишком молодое вино любви. Христианской душе нужна несомненная реальность Голгофы; когда в полном молчании веры все сомнения сердца снимаются — приходит любовь, изгоняющая новоначальный страх. Вот почему начало премудрости — страх Божий (Пс. CX, 10; Притч. I, 7; IX, 10) — первое движение веры, наконец–то, полностью принявшей Евангелие.
Св. Максим Исповедник говорит, что страх Божий рождается от всегдашнего поучения в Божественном Писании и совершенного беспопечения о земном» (Д III — 158).
Труд постоянного чтения Евангелия и Апостолов приучает человека жить в первохристианстве, дает «осязать следы жития Его во плоти, чтобы и свою жизнь проводить нам смиренно» (пр. Филофей Синайский, Д III–411). Душа тогда усвояет себе самый воздух Евангелия, в котором для нее все благодатно, все истинно, и страх Господень начинает свое вождение человека к совершенной любви.
«Никто не может возлюбить Бога от всего сердца, не возгрев прежде в чувстве сердца страха Божия» (блаж. Диадох, ДШ — 16). Но при этом мы не должны забывать, что «вера есть начало любви», а потому уже с первых шагов искренней веры в ней вместе с новоначальным страхом уже будет сосуществовать и страх совершенный или предначатие любви. От. Амвросий Опт. вслед за Максимом Исповедником пишет так: «Страх должен растворяться любовью, а любовь страхом… Обоюдное растворение страха и любви составляет истинную добродетель» (А — 152).
О втором, или «совершенном страхе» св. Федор Эдесский пишет так: «Если не по страху наказания, но по отвращению к самим грехам воздерживаемся от них, то действуем по любви к Владыке своему, боясь прогневать Его… Такой страх чист, потому что бывает из–за самого добра, и он очищает души наши, будучи равносилен самой любви» (ДШ — 372).
«Равносильность любви» есть равносильность вечности; поэтому о втором страхе сказано: «страх Господень чист, пребывает в век века» (Пс. 18). Замечательно хорошо говорил о втором страхе св. Иоанн Златоуст: «Нестерпимы геенна и будущее мучение, но если представим и тысячи геенн, не изобразим ничего равного бедствию — стать ненавистными Христу, услышать от Него: «не вем вас». Легче принять на себя тысячи молний, нежели кроткое лицо Господа увидеть отвращающимся от нас и мирное Его око не терпящим взора на нас. Любящему прискорбно не то, что за оскорбление им любимого терпит какое–либо зло, но паче всего то, что оскорбил любимого. Будем держаться той мысли, что тяжело не мучения терпеть, а грешить. Если бы Бог и не наказал нас, то самим нам надлежало бы подвергнуть себя наказанию за то, что были столь неблагодарны к Благодетелю. Если любим Христа, как должно, то сами себя будем наказывать за грехи свои» (Иоанн Златоуст).
