— И как же?.. — Она готова была развязать войну. Как дикое животное, она оторвала остатки куриного мяса от костей, схватила дуршлаг, вывалила его содержимое в салатную миску, а потом туда же бросила мясо.
— Например, тем, что дети выросли и разъехались. А это может многому положить конец. — Он чувствовал себя так, словно произнес реплику из дешевой пьесы. Он понимал, о чем она говорит. Понимал, но не мог заговорить об этом. Не мог даже думать о том, что все это значило.
— Да, это похоже на правду… — Видимо, это не особо ее убедило. — Их дети действительно разъехались, это точно. От них и следа не осталось.
— Это странно, понимаю.
— Почему? Ведь такие сплоченные семьи — я бы даже сказала «команды» — не разваливаются?
— Ты разговаривала с Кронбергом?
— А ты с ним говорил?
— Вчера. Совершенно случайно. Он выяснил, что дочь уехала в Данию, там училась в школе хиппи, потом выскочила замуж за иностранца и тут же развелась. А больше ничего. Сын работал в нефтяном секторе за границей. Его следы теряются в Венесуэле почти двадцать лет назад.
— Тебе небезразлично!
— Все так и стремятся поговорить со мной об этом. Все полагают, что мне небезразлично, ведь я был знаком с ними и три года учился с их сыном.
— Тебе не вывернуться, даже если будешь называть своего старого дружка Клауса «их сыном».
— Ладно-ладно, мы одно время дружили.
— И каким он был?
— Неплохим, но немного своеобразным.
— Что значит «своеобразным», а, Юнфинн?
— Он был вроде как отстраненным. Хорошо учился, но его интересовало вовсе не это. Его голова была забита музыкой. Уже тогда он был отличным скрипачом. И, как все подростки, всячески пытался культивировать в себе мужественность, но у него не очень получалось, и его отец немного давил на него. Георг, помнится, любил высказываться на его счет, я уж не знаю, как это воспринимал сам Клаус, потому что тогда мы уже перестали общаться.
— А почему вы перестали общаться?
Он вытер полотенцем руки и, не зная, чем еще их занять, принялся резать батон.
— Хм… почему так бывает? Возможно, он немного надоел мне. Он хвостом ходил за мной, стал казаться слишком навязчивым. А потом прекратил, будто зашел уже слишком далеко.
— А потом?
Придется ему продолжить рассказ, надо только рассказать о чем-то не относящемся к делу.
— Я успешно занимался спортом, и мальчишки это ценили. Он же был неспортивным и пользовался моей славой. Это всем было ясно, и его невзлюбили. Грустно сейчас это вспоминать, но, когда тебе семнадцать, о таком не задумываешься.
