К величайшему недоумению и ужасу Раскольникова, вопреки всем его самым последовательным и «разумным» доводам, оправдывающим и даже одобряющим убийство этой не более как «вши, таракана… старушонки (да и того не стоит)», он вдруг ощутил жестокую боль в душе. И не потому совсем, будто он считал, что совершил преступление против общества, закона и т. д., и не потому, что ему жалко стало старуху, — ничего этого не было. Он сам не понимал, откуда и почему пришла эта внутренняя страшная кара.
«Преступление и наказание» — замечательная по своей силе и яркости иллюстрация того живущего в человеке нравственного закона, действие которого переживает в себе каждый человек в различной лишь степени и из-за различных «преступлений».
Во-вторых, самоанализ, или, как говорят святые отцы, «внимание себе», раскрывает человеку внутри сердца целый мир, где действительно «дьявол с Богом борется» (Ф. Достоевский), раскрывает мир правды и зла, открывает взору истинные законы жизни души. Перед этим взором все человеческие кодексы, моральные нормы, этика, правила поведения оказываются не более как слабым, подчас весьма искаженным отражением Истины, скрытой в глубине сердца каждого человека. Это говорит о том, что социальная среда есть лишь фактор, вызывающий в человеке осознание присутствующего в нем нравственного закона, отчасти выражающегося затем в моральных нормах, кодексах и т. д. То есть общественная жизнь является своего рода «демиургом» определенных нравственных норм, но не творцом самой совести — точно так же, как общественная жизнь не порождает у ребенка дара речи, а лишь является необходимым условием развития этой присущей ему способности, в то время как с обезьяной этого не происходит.
Нравственное чувство, чувство совести, добра и зла, конечно, первоначально может проявляться лишь в социальной среде, но может только потому, что оно заложено в человеке. Появившееся же и не затоптанное сознательными нечестными поступками, словами и мыслями, это чувство скоро заявляет о себе человеку как об идеале, величие которого неизмеримо превосходит все установленные и принятые обществом моральные нормы.
Совесть как наиболее очевидное проявление нравственного закона есть нечто совершенно необъяснимое данной гипотезой. Страшный преступник, потерявший не только общественное сознание, но, кажется, и облик человеческий, вдруг начинает испытывать муки совести. И это мучение у него возникает совсем не по социальным мотивам, но от неожиданного, вопреки его сознанию возникшего видения несоответствия сделанного им в жизни с внутренней правдой, открывшейся в нем. Нужно отвергнуть подобные факты, чтобы утверждать, что нравственное чувство, совесть — продукт исключительно общественной жизни людей и что какие-либо моральные ее нормы исчерпывают содержание всего нравственного закона, присущего человеку.
