Барятинский, который все еще топтался в прихожей, надеясь на чудо, ворвался с радостным, оживленным лицом.
– Отбой тревоги, – недовольно сказал император. – К жене моей не ходи. Так и быть! – И вдруг снова заорал: – А поди ты к камергеру Строганову да посади его под домашний арест! За что, спросит, так ты скажи: сам знаешь, за что! Ну, чего стоишь? Кру-гом! Ша-гом а-арш!
Барятинского словно ветром вынесло из комнаты. Итак, несчастному Строганову предстояло поплатиться за сочувствие к императрице. Хоть кто-то, по мысли Петра, должен быть сегодня наказан!
«Ладно хоть не Екатерина», – подумал принц Голштинский и счел за благо больше не вмешиваться.
Император снова принялся терзать скрипочку. Дама, сохраняя недовольное выражение лица (арест Строганова, судя по всему, был слишком малой жертвой ее тщеславию!), плюхнулась на канапе и резко задрала ноги на крохотный позолоченный столик. Юбки сбились, и принц Георг мысленно ахнул: ее ноги и впрямь были обуты в высокие гвардейские сапоги!
Правда, без шпор.
* * *
– Вы любите собак, миледи?
Даша обернулась.
Голос незнакомый, выговор чужой, а это лицо – длинное, с длинным носом (немножко лошадиное, вот смешно!), бледное и голубоглазое – она уже где-то видела. Но не вспомнить. Ну, немудрено, сейчас столько лиц вокруг мелькает, не то что в былые времена, когда она сиднем сидела в дедовском доме – годами, почти не видя чужих людей. Еще не отучилась дичиться, хотя при дворе ее знай осмеивают все кому не лень, кроме Шкуриной, задушевной подруги. Ну и еще один человек не насмехается. А впрочем, он вообще на Дашу не глядит, он ее не замечает…
А этот, голубоглазый с длинным носом, и замечает, и глядит, и даже улыбается. Снял треуголку с соломенных, чуть тронутых не то сединой, не то пудрою волос, поклонился.
И тут Даша его вспомнила! В тот памятный день, когда они с теткой явились ко двору просить протекции для Даши, эти глаза были чуть ли не единственными, смотревшими на Дашу сочувственно. Она-то думала, весь тот день, все лица слились в ее памяти в единое, неразличимое пятно, – ан нет!
И сейчас – то же дружеское выражение, которое она запомнила. Боже мой, как давно никто не смотрел на Дашу так приветливо, так располагающе к откровенности и к доверию! Даша так обрадовалась, что ляпнула не подумав:
– Люблю ли я собак? Терпеть не могу!
Голубые глаза омрачились:
– О, сколь прискорбно мне это слышать! Собаки – наши самые верные друзья, гораздо вернее людей.
