— Маша болеет, — быстро сказал он. — Женя, где у вас здесь кабинет директора?
Я показала.
Мне стало холодно и страшно.
Я бегом кинулась в класс.
— Атас! Атас! — запрыгала я на месте, пытаясь привлечь внимание друзей. Но ребята сосредоточенно что-то писали в тетрадках: увы, сразу же после первого класса нас рассадили: Людмила Михайловна посчитала, что мы слишком сильно друг друга отвлекаем.
— Левадная, что ты прыгаешь, как блоха, — сделали мне замечание.
А! всё равно!
— Дядя Костя здесь! — зашипела я на весь класс. — Дядя Костя! Он к директору!
Толик вытянулся, побледнел. Вскочил.
— Рублёв! — заорала учительница, но в классе его уже не было. — Дневник его сюда. Калачиков, ты слышишь?
Ещё один Сашка смотрел на распахнутую дверь и не слышал.
— Твой дневник тоже потребовать?
Тогда ещё один Сашка встал и пошёл. Шёл он непривычно. Резко, ломко. На учительский стол он положил два дневника.
— Калачиков, это что такое? — взревела Людмила Михайловна.
— А вот что! — И ещё один Сашка ушёл.
Просто ушёл!
И мы тоже — Сашка, Вовка, я — встали, положили на стол дневники и ушли.
… Толик всё ещё стоял на лестнице.
— Машку переводят в другую школу… — сказал он.
* * *
Нам поставили «двойки» за поведение. Вызвали родителей в школу. Разобрали на собрании. Все качали головами. Сперва просили, чтобы мы извинились. Потом требовали. Потом орали. А мы молчали.
Машки с нами больше не было.
И однажды, уже в апреле, когда по двору побежали ручьи, возвращаясь из школы, мы увидели грузовики. Они стоял у Машкиного подъезда. Из одного уже начали выгружать вещи. А в другой загружали последнее — это было кресло, любимое кресло дяди Кости!
Мы бросились бежать. В кабине увидели Машку.
— Машка! Машка! — закричали мы.
Она отвернулась.
Грузовик тронулся. Поехал.
— Машка! Машка!
Мы бежали за грузовиком, кричали, размахивали портфелями! Грузовик не остановился, даже не притормозил.
Машка уехала.
* * *
Мы знали, что делать.
Мы не говорили об этом, но все знали, что нужно делать!
На следующий день, после уроков мы пошли не домой — мы отошли за гаражи. Знали, что он пойдет здесь. Один.
Ждали.
Колька задержался. Увидев нас, не испугался, не отступил, хотя всё сразу понял. И лицо у него было такое честное, такое правильное!
— Сволочь! — Толик ударил его портфелем. — Сволочь!!
… Мы били его портфелями, кричали страшные, грязные слова, которые в нашем возрасте знать не положено, но мы все равно их знали, и кричали, и били. А он молчал, не отбивался. Только весь сжался, закрыл голову руками. И от этого было ещё хуже.
