— Я не имею с ними ничего общего, — ответила Фелисита, сильно покраснев.
— Допустим, но я был снисходительнее — я вспоминал о вас, и вот при каких обстоятельствах: однажды я увидел сосну, одиноко стоявшую на утесе. Казалось, ее обидели в лесу, и она убежала на пустынную скалу. Твердо и угрюмо стояла она там, а моя фантазия придала ей сходство с хорошо знакомым мне гордым человеческим лицом. Во время грозы дождь хлестал ее ветви, буря немилосердно сгибала ее, но сосна снова выпрямлялась и после каждого толчка казалась еще крепче.
Фелисита взглянула на Иоганна с испугом и робостью. Как он изменился! Человек с холодными, стальными глазами, убежденный консерватор, в котором общественные законы убили всякую искру поэзии; педант, которому пение мешало работать, рассказывал ей теперь выдуманную им притчу, смысла которой она не могла не понять.
— И подумайте, — продолжал он, — я стоял внизу в долине, а мои спутники бранили меня за то, что я остался под дождем. Они не знали, что перед рассудительным доктором предстало видение, которое не могли прогнать ни буря, ни дождь: он увидел, как один храбрец поднялся на скалу, обнял сосну и сказал: «Ты моя!» И что же случилось дальше?
— Я знаю, — перебила его девушка негодующим тоном. — Одинокая сосна осталась верной себе и употребила свое оружие.
— Даже и тогда, когда она почувствовала бы, что храбрец всю жизнь будет защищать и беречь ее как зеницу ока?
Рассказчик принимал, видимо, большое участие в судьбах действующих лиц своего рассказа. Губы его задрожали, и в голосе послышалась та мягкость, которая так поразила Фелиситу у постели больного ребенка.
— Одинокой хватило жизненного опыта, чтобы понять, что он рассказывал ей сказку, — ответила девушка твердо. — Вы сами говорили, что она устояла против бури — значит, она закалила себя и не нуждается в поддержке!
От нее не укрылось, как сильно побледнел профессор. Казалось, он хотел уйти, но в это время послышались шаги, и из-за стены тисов показалась его мать под руку с советницей.
— Ты здесь, Иоганн? Мешаешь Каролине работать и заставляешь нас ждать тебя к ужину, — проворчала госпожа Гельвиг.
Советница оставила тетку и быстро пересекла луг. Ее кроткие глаза метали молнии.
— Я еще не поблагодарила вас, Каролина, за то, что вы присмотрели за моим ребенком... — Эта фраза должна была прозвучать приветливо, но обыкновенно мягкий голос Адели стал резким: — Вы стоите под деревом, словно отшельница, и, вероятно, часто воображали себя в этой интересной роли, так как я нахожу, что уход за Анхен был очень небрежен. Она сильно загорела, и я боюсь, что ее слишком много кормили!
