— Ты доводишь меня до крайности своей черствостью и жестокостью, Бригитта! — воскликнул раздраженный муж. — Будь благодарна своим предрассудкам, если я наговорю тебе теперь таких вещей, каких в ином случае никогда бы не сказал... Кому принадлежит дом, который ты хочешь превратить в храм Господень?.. Мне... Ты вошла в этот дом бедной сиротой, но потом забыла об этом, и чем больше ты говорила о Боге, о христианской любви и смирении, тем более гордой и жестокосердой ты становилась... Этот дом — мой дом, и за хлеб, который мы едим, плачу я. И я решительно объявляю, что ребенок останется тут... Но если твое сердце слишком сухо и черство для того, чтобы почувствовать материнскую любовь к бедной сиротке, то я требую от моей жены, чтобы она, по крайней мере, позаботилась о ребенке как женщина... Если ты не желаешь потерять авторитет у прислуги, то сейчас же отдай нужные распоряжения насчет приема ребенка, иначе это сделаю я сам.
Ни одного слова не произнесла в ответ побелевшая госпожа Гельвиг. Любая другая женщина в такую минуту употребила бы последнее средство — слезы, но эти глаза не знали слез. Она молча взяла связку ключей и вышла.
С глубоким вздохом Гельвиг поднял малютку на руки и стал ходить с ней по комнате. Он выдержал страшную борьбу, чтобы обеспечить приют этому покинутому созданию. Он смертельно обидел свою жену, он знал, что она никогда не простит ему горьких слов, которые он сказал. Его жена была крайне злопамятна.
С улицы позвонили, и Генрих ввел в комнату мальчика лет семи.
— Добрый вечер, папа! — сказал тот. Гельвиг нежно поцеловал сына в лоб.
— Добрый вечер. Натанаэль, посмотри-ка на эту маленькую девочку, ее зовут Феей.
— Глупости! Как ее могут звать Феей, когда нет такого имени?
— Так звала ее мама, — мягко сказал Гельвиг. — Ее настоящее имя — Фелисита... Это бедное маленькое создание... Ее маму сегодня похоронили. Она будет жить у нас, и ты станешь любить ее как сестренку, не правда ли?
— Нет, папа, я не хочу сестренку!
Мальчик был живым портретом матери. Время от времени он злобно поглядывал па девочку. Когда та приблизилась, было к нему и радостно схватилась за игрушечную саблю, висевшую у него на поясе, мальчик сердито оттолкнул девочку и побежал к вошедшей матери.
— Не надо мне никакой сестры, — повторил он плаксиво. Мама, прогони эту гадкую девочку. Я хочу быть один у тебя и у папы!
Госпожа Гельвиг молча пожала плечами и встала около накрытого стола.
