До него донесся запах горящих руин Примы Центавра. Он так любил родной мир. Ему всего лишь хотелось вернуть родине былое величие. Но он совершил ужасную ошибку. Он не понимал, что именно в том, что он так презирал — в болезненном умиротворении, пропитавшем общество, во всеобщем ощущении того, что лучшие дни остались далеко в прошлом — именно в этом и заключалось подлинное величие. Мир, счастье, процветание…вот что они получили и чему радовались.
Возможно, его зрение затмили те, с кем он связался. Он провел слишком много времени, блуждая по коридорам власти, пихаясь локтями с императорами, устраивая заговоры в компании с такими прожженными интриганами, как покойный лорд Рифа. Он упустил из виду тот факт, что все они были гедонистами, интриганами и эгоцентриками. Их интересовали лишь собственные удовольствия, ради чего они сплошь и рядом шагали по трупам.
Лондо забыл, что они составляли лишь малую часть центавриан. Большинство же их были порядочными простыми тружениками, которым не было нужно ничего особенного, они лишь хотели жить обычной жизнью. Они не были декадентами, им было чуждо стремление к власти. Это были порядочные простые жители. И Лондо именно их обрек на гибель. Это их дома горели, это их крики звучали в его ушах, эхом отдавались в его разуме.
Он закрыл глаза, мечтая прижать ладони к ушам, чтобы заглушить эти крики.
Но здесь был страж.
Лондо чувствовал, как страж погружается в его сознание, соединяется с ним, как их интересы переплетаются. Потом он почувствовал дракха, тот наблюдал за ним — как снаружи, так и изнутри. Будто страж открыл дракхам окно в его душу. Это было вторжение, это было отвратительно, это было…
…и это было то, чего он заслуживал.
Но все эти сумбурные мысли никак не отразились на лице Лондо. Этого они не дождутся. Они могут лишить его свободы, независимости, будущего, самой его души, но они не смогут отнять его гордости, лишить привычной манеры держаться.
Что бы ни случилось, он остается Лондо Моллари, гражданином великой Республики Центавр. Вот почему он не стал рыдать и просить пощады. Он только вздохнул про себя с облегчением, радуясь тому, что не поддался минутной слабости, не предложил других вместо себя в качестве рабов. Если бы он это сделал, то, скорей всего, не смог бы дальше жить с этим.
Жить.
Самоубийство. Бесспорно, такой выход у него оставался. Если дело дойдет до поединка его воли с волей стража, и страж примется отговаривать его, у.
