Он оттолкнулся от земли ногами, качнулся взад и вперед, стойки качелей затрещали.
— Пойдем к Еве Идберг! Нужно вернуть ей садовые ножницы, я держу их уже целую вечность. И потом... это она нашла Беату. Я бы с удовольствием послушал... то есть, было бы полезно узнать от нее кое-какие детали.
Он осекся. Мой вид в этот момент, наверное, поразил его; он сразу притормозил.
— Естественно, мы пойдем не спеша. Очень спокойно и неторопливо. Я возьму тебя под руку.
Есть вещи, которые стыдно терпеть даже очень больному человеку. Я мгновенно спрыгнул с гамака на землю. Еще минута, и он предложит возить меня среди всех этих знаменитостей в инвалидной коляске!
— Жди меня здесь! Я схожу за тростью. Потом я пойду с тобой хоть до Норртелье. Но без посторонней помощи, сам.
— Кто она, собственно, такая? — спросил я у Министра, когда мы медленно пошли с ним по Тайной тропе.
— Ева Идберг? Она приехала сюда прошлым летом и купила старую виллу аптекаря — ту самую, что пустовала с самой его смерти. Она разведена, последнее ее замужество, по словам Маргареты, — третье по счету, Идберг — девичья фамилия. Единственный, кто знает ее здесь — это Кристер Хаммарстрем. Она работает с ним в одной клинике преподавателем лечебной гимнастики. Или работала.
Ева как раз сгребала скошенную траву у стены своего белого, высокого, похожего на маяк, дома. Подобно принадлежащей ей недвижимости, она притягивала к себе взгляды еще издали.
На ней был купальник, сшитый из ткани с рисунком, имитировавшим шкуру леопарда. Теоретически купальник состоял из двух, а практически — из трех столь минимальных по площади частей, что рисунок на них выявлялся лишь при тесном сопоставлении. Белокурые волосы Евы волной падали ей на плечи, они притягивали к себе взгляд, влекли его ниже, дальше...
Когда мы, как два выбравшихся на большую дорогу разбойника, вынырнули из леса, от неожиданности она вскрикнула:
— Мужчины?! Ах, простите, я побегу чем-нибудь накроюсь!
— Это абсолютно излишне! — закричал Министр вслед убегающей богине с большей, чем требовал этикет, страстью. Я подумал, что от отца четырнадцати детей следовало ожидать большего самообладания, но тут же сообразил, что ошибся: как раз от многодетных отцов требовать подобного самоограничения совершенно бессмысленно.
Немного походив по саду, я уселся на садовую скамейку, стоявшую с южной подветренной стороны дома. Спинка скамьи жестко впивалась в позвоночник, казалось, что вся она состоит из одних только перекрученных корней дерева, но, сидя, я все же давал отдых ногам. Взгляд мой устало блуждал по дому и саду, пока не наткнулся на длинный, сияющий лаком лимузин, приткнувшийся у стены. Сознавая свою высокую цену, лимузин, казалось, тоже требовал защиты от холодного ветра. Министр бродил между кустами и что-то вынюхивал, как собака, пока из-за угла дома не выпорхнула одетая в некое подобие пляжного костюма Ева Идберг. В руках она держала поднос.
