– Молчи лучше, блин.
Я замолчал.
Долго лежали, отвернувшись друг от друга. Даже, наверное, подремали.
Где-то вдалеке зашумело. Неясно, с какой стороны и что именно. Пошумело и стихло.
Я спросил:
– У вас в школе НВП было?
– Угу.
– Смешно, да?
– Угу.
Говорить Арбуз не хотел, и я оставил его в покое. И сразу стало вспоминаться всякое. Мама, там, отец, город родной, Лена… Нет, лучше не надо.
– Эй, Арбуз, а ты сколько писем не получаешь?
– Четыре месяца.
– Хе! А я – шесть! Так что, салага…
Арбузик заворочался, сел.
– Ладно, давай не будем. Крыша может съехать.
– Да? – я тихо засмеялся. – Да уже съехала! Ты чё, не замечаешь?
Арбузик расстелил на мху мятый газетный обрывок и стал выворачивать свои карманы.
– Давай собирай табачинки, – велел он. – Я днем у нашего КП беломорных бычков набрал. Сейчас по штучке забьем.
Я тщательно выскреб из карманов заполярки и из-под швов пидорки весь сор. На обрывке газеты образовалась маленькая кучка, далеко не сухая и не аппетитная. Крошки хлеба, какие-то волоски и шерстинки, песок.
– Хрен с ним, – разглядывая все это, сказал Арбуз и выпотрошил сверху остатки полусгоревшего табака из папиросных окурков.
Сделали уродливые самокрутки. Закурили. Запахло паленой шерстью, тянулось слабо, а дым был едкий и совершенно не табачный. Мы тихо кашляли.
– Да, – шептал Арбуз досадливо, – это не в кайф.
Я с ним соглашался:
– Лучше лавровые листья курить.
– Курили бы, если бы были.
– Эх-х, а когда-то вот такие бычки выкидывал! Дурак… Помнишь, как на заставе жили?
Арбуз не ответил. Я посмотрел на часы. Начало пятого. На востоке уже ощущается солнце. Арбузик снял сапоги, перематывает портянки.
– Чё, готовишься?
Он опять не ответил, возился что-то все, шарил по заполярке, подсумок проверил, автомат. Нервничает.
Кое-где стали виднеться лежащие за кустами и пнями наши ребята по двое, по трое. Все, наверное, шепотом о чем-то базарили, хотели курить, ждали рассвета…
Арбуз толкнул меня, я повернулся. Он протягивал мне кусок чего-то коричневого.
– Что это?
– Шоколадка.
Я взял, засунул в рот. Арбуз смотрел на меня добрыми, грустными глазами.
Я сказал ему:
– Спасибо.
Он улыбнулся и повернул лицо к небу.
Шоколадка была приятно-горьковатая, вкусная. Когда она растаяла, я взбалтывал массу языком, наслаждался. Осторожно измельчал гнилыми зубами орешки. Глотать не хотелось.
Далеко за нашей спиной, казалось – где-то из-под низу, затрещали вертолеты. Они приближались, треск усиливался. Это значит – сейчас в атаку. В кустах и за кочками зашевелились, забряцали автоматные ремни. Послышался глухой, подрагивающий голос нашего старлея:
