Женщина бережно освободилась из объятий мужчины, что-то сказала ему. Он кивнул в ответ и сел на стул, стал открывать вино. Она же собрала со стола обрывки бумаги, направилась ко мне. Сейчас увидит. Сейчас!
Она впихнула обрывки в меня, прямо мне в голову. Потом еще кусочки материи, желтоватые ватки, волосы из расчески, пустой флакончик. Меня тошнило, я сопротивлялся как мог, я расползался, шуршал, задыхался. Я пытался кричать.
Она подхватила меня и понесла. Я оказался легким и мягким, я чувствовал тепло ее красивой руки, я прижимался глазами к ее тонким, чуть влажноватым пальцам.
Наверное, это была кухня, я не успел разглядеть… Женщина сдвинула какую-то крышку, приподняла меня. И сунула в тесное отверстие, которое оказалось под крышкой. Пальцы ее разжались, и я полетел вниз, ударяясь и царапаясь, по темной зловонной трубе.
1998 г.
Здравствуй, родной наш сыночек!
Спасибо тебе огромное, миленький, что часто пишешь нам, не забываешь! Почти каждую среду (а это единственный день теперь, когда почта наша работает) приходят от тебя весточки. Они нас очень поддерживают, ждем их с нетерпением, ими, без преувеличения, и живем.
А у нас все по-прежнему, продолжаем бастовать. Уже вот третью неделю. Из шестнадцати пунктов требований осталось теперь два: выплата долгов по зарплате и чтобы оставили школу в статусе средней, хотя бы до конца учебного года. Сколько лет шли об этом разговоры, а теперь вот взяли все-таки и убрали после первого полугодия десятый и одиннадцатый классы. Хоть в них и учатся в общей сложности семь человек, но всё же, да и ребята способные, а теперь как? Ездить в Захолмово за двадцать пять км или (второе куда проще) будущей осенью идти в ПТУ. Вот так. Скоро, может, вернемся в царское время, когда один учитель вел разом урок у нескольких классов. Учителей не хватает ни по химии, ни по географии, ни по биологии, не говоря уже про музыку и изо. Учительница физики собирается перебираться в Черногорск с семьей, появилась возможность; у историка Юрия Андреевича скоро закончится срок этой его выработки вместо армии, тоже уедет. Мою театральную студию и эстетику, скорее всего, сократят. Со студией, правда, хитро решили поступить: в районо предлагают сделать ее платной. Смешно! Кто в деревне будет платить? И чем? Многие еще и этих новых денег не видели, с обрезанными нулями, не знают, как они и выглядят.
Нам, учителям, чтобы задобрить, что ли, немного выдали – семь процентов от зарплаты. Это двадцать семь рублей. Литр постного масла, или двенадцать булок хлеба, или десять пачек «Примы» отцу. Одна надежда на мою пенсию по инвалидности и на запасы. Надеемся, до весны голод нам не страшен, а там уж начнем в земле ковыряться.
