— О нет! Я не знаю… Пожалуйста, отпусти меня… — Он держал ее в объятиях, пока она не почувствовала, что снова может стоять на ногах, и не перестала дрожать. — Прошу тебя, позволь мне уйти, я больше ни о чем не могу думать.
Держа ее за руку, он вывел ее из парка и подвел к главному входу в дом. Устыдившись своего растерзанного вида, она вдруг остановилась и резко потянула его прочь.
— Я не могу пройти в свою комнату, — отчаянно зашептала, она. — Слуги… они меня увидят… я не хочу, чтобы меня увидели в таком состоянии…
В полутьме ее влажные глаза умоляюще смотрели на него в надежде, что он поймет все без слов, но его рука еще крепче сжала ее. Он повернул к ней гордую голову, и его сила словно перетекла в нее через обхватывающие запястье пальцы. Он покачал головой.
— Оливия, я никогда не пробираюсь в свой собственный дом тайком через боковую дверь, в особенности ночью и с красивой дамой. Нам нет дела до того, что подумают слуги. Пойдем!
Он мягко посмотрел на нее и предложил ей руку как галантный кавалер. Она покорно вложила свои тоненькие пальчики в его огромную ладонь, и он неторопливо провел ее мимо слуг и конюхов, бросавших боязливо-уважительные взгляды в их направлении и не произносивших ни звука. Кэтрин и Генрих были уже у себя, и сэр Лоуренс провел Оливию вверх по каменной лестнице до двери ее комнаты. Там он остановился, взял ее за плечи и, мягко повернув к себе, заглянул в ее огромные глаза в неярком свете свечей, горящих на стене. Ее заплаканное лицо выглядело теперь спокойнее и увереннее.
— Посмотри на меня, Оливия.
Она подняла на него глаза, слишком усталая, чтобы спорить. В ответ на ее покорность он одобрительно кивнул головой.
— Утром ты дашь мне ответ. Если ты примешь мое предложение, — он в упор посмотрел на нее, — то мы завтра же уедем в Корнуэлл. И дела Генриха и Кэтрин начнут улучшаться.
— А если не приму? — Она предприняла последнюю попытку оказать сопротивление.
Улыбка тронула уголки его губ.
— Спокойной ночи, дамуазель. — Он открыл дверь ее комнаты и мягко, но настойчиво подтолкнул ее к двери.
Кэтрин заботливо оставила две зажженные свечи на сундуке, и при их свете Оливия вынула свое зеркальце и посмотрела на себя. Красивая? Они оба это сказали. Она долго и напряженно вглядывалась в отражение своего измученного лица, вспухшие губы и взлохмаченные волосы, а потом покачала головой и прикрыла глаза. Все перестало иметь разумный смысл. В отчаянии она упала на постель и, сжавшись в комочек как ребенок, заснула.
