Так всё шло до самого конца июня, а двадцать восьмого числа, в четверг, сдав последний экзамен за первый курс, Николай снова отправился на отцовскую дачу.
– Интересно, – сказал Колин отец, – кто тебе удружил с таким направлением на практику? Если хочешь, я это выясню.
Они вновь сидели на той же скамейке, где беседовали в прошлый раз; только теперь солнце уже закатилось, вокруг них зудели комары, и в сумерках Коля почти не видел папиного лица.
О месте своей летней практики юноша узнал еще месяц тому назад, когда утром 26 мая его и Мишу Кедрова вызвали в деканат юридического факультета МГУ, где им вручили по листу плотной бумаги с круглыми гербовыми печатями.
– Нет, – Николай взмахнул рукой, то ли отгоняя комара, то ли отметая саму возможность подобного выяснения, – не надо. Такая практика – мечта любого студента-юриста.
В МГУ пришли два запроса с Лубянки: студенты Скрябин и Кедров вызывались для прохождения летней практики в НКВД СССР. На университетское руководство это произвело впечатление: первокурсникам обычно предлагалось практиковаться в народных судах и районных отделениях милиции.
Отец глянул на Николая с сомнением.
– Неужто тебе не интересно?.. – начал было он, а затем умолк на полуслове, посмотрел на своего отпрыска испытующе и только покачал головой.
– Лучше скажи мне, – проговорил Николай, – удалось ли что-нибудь узнать о другом?
– А, о девочке – Коровиной Тане? Представь себе, это оказалось труднее, чем я думал. Ты же просил навести справки негласно. Так вот, примерно двадцать разных людей мне сообщили: она погибла вместе с родителями. И если бы ты не заверил меня, что самолично ее спас, я бы им, пожалуй, поверил. Но, в конце концов, истина выплыла наружу. Пару дней назад я через десятые руки получил сведения, что в Морозовскую детскую больницу, в ожоговое отделение, восемнадцатого мая была доставлена девочка примерно пяти лет, по описанию – точь-в-точь твоя крестница. В регистрационный журнал ее не записали, зато поместили в специальный бокс и уход за ней обеспечили отменный. Так что она идет на поправку.
– А навещает ее кто-нибудь?
– Представь себе, да. Сейчас скажу – кто. – И Колин отец полез в нагрудный карман рубашки за листком бумаги – но полез как-то нарочито, словно в действительности не нуждался ни в каких вспомогательных записках.
«Неужто к ней пустили бабушку?» – успел подумать Николай. Но всё оказалось не так.
– Это ее родственник, – проговорил сановный дачник, вытащив из кармана шпаргалку, – дядя, кажется. Он – не последний человек на Лубянке. Григорием Ильичом его зовут, а фамилия его – Семенов.
